— Спасибо, малыш, — сказала она и сунула мальчугану конфету. — Ответа не надо?
— Нет, тетя, — и мальчуган, сунув конфету в широкие драные штаны, неожиданно лихо свистнул, сел на перила и победоносно съехал вниз. Женя улыбнулась и заперла дверь.
— Милый, милый, — напевала она, — это от него.
Гибкие пальчики надорвали конверт и на диван выпала крошечная записка.
Женя радостно улыбнулась.
— Котик, купи ты мне из соболя манто, — напевала она, пудря нос и крася губы.
Котик был рослый мужчина лет тридцати с безукоризненным пробором; он ходил в сером заграничном костюме, в ботинках джимми, в мягкой шляпе, и его всегда окружал еле уловимый аромат тонких духов, дорогих папирос и сытого комфорта. Связь была в меру поэтична и очень удобна.
Женя одевалась долго. Наконец она вышла, по привычке оглянувшись, и быстро пошла к трамвайной остановке. Человек в сером пальто, с лицом словно из фарфора и с длинными, точно приклеенными усами стоял у витрины магазинам искоса смотрел на подъезд квартиры Драницина. Когда Женя вышла, он криво улыбнулся и, лениво сунув руки в карманы, пошел в переулок.
Навстречу ему шли два оборвыша.
— Можно, — еле слышно уронил человек в сером пальто, проходя мимо.
— Идем, — толкнул оборванец своего товарища и, слегка пошатываясь, они вошли во двор дома, где жил Драницин.
Женя приехала в сквер. Маленькие часики показывали без пяти двенадцать. Наморщив носик, она осмотрела условленное место. Там никого не было.
— Противный, — прошептала она. — Так я же его помучаю.
Она решила погулять и прийти через двадцать минут, но и через двадцать минут Котика не было. На скамейке, обнявшись, сидела пара. Мужчина неприязненно взглянул на Женю.
То же повторилось через десять минут и еще через пять.
Когда разгневанная Женя в третий раз проходила мимо пары, мужчина злобно посмотрел ей вслед и до ее слуха донеслось:
— Ходят тут разные, посидеть не дают.
Через минуту Женя нервничала у телефона.
— Позовите мне Горецкого.
— Я у телефона.
— Так-то вы поступаете, что это за глупые шутки, — кричала она в трубку.
Голос в телефоне растерянно оправдывался.
— К чему эти идиотские записки, — истерически выкрикивала Женя.
— Какая записка?
— Ваша. Ваша!
— Ничего не понимаю.
Горецкий уверял, что это какое-то недоразумение, обещал сегодня же заехать.
Женя успокоилась, бегло взглянув на свое отражение в стекле телефонной будки, поправила шляпку и вышла на улицу. Вдруг ей стало не по себе. Какая-то смутная догадка и непонятная тревога защемили сердце. Она села в трамвай и поехала домой.
