То, что в чемодане, подкинутом спекулянтке, была модель, в этом он не сомневался. И он отдал ее собственными руками. О-о-о-о... Бобриков даже застонал.
Но что же теперь делать? В руках у него был ключ к дорогостоящей тайне. Несомненно одно — такого случая упускать нельзя. Миллионы сами плыли в руки. Надо ехать на эту станцию. Как ее? Да, Горохов. Разыскать спекулянтку и во что бы то ни стало достать модель. А потом?
О, потом можно делать все, что я захочу. Я поеду в Москву, я обращусь к любому иностранному послу. Я предложу ему купить модель..., — и снова мозг начинал свою привычную работу.
Бобриков видит себя в огромном сумрачном кабинете. Во рту дорогая сигара, по комнате плавает синеватый дым. Он, Бобриков, утонул в мягком, удобном кресле.
— Итак, вы согласны, — рокочет выхоленный седой мужчина в темном костюме. — Все будет устроено, как вы хотите. Выпьем же за успех.
Нет надо ехать, ехать, ехать. Миллионы сами плывут в руки.
— Но как? Нужны деньги, а их нет.
Ежедневно он раздавал тысячи, а то и десятки тысяч рублей. Вот завтра предстоит получить двадцать девять тысяч. А что, если... Похолодели виски и ослабели ноги. А вдруг поймают? Ерунда, не поймают. Надо решиться, иного выхода нет. Миллионы сами плывут в руки.
Бобриков решается.
А в это время старуха мать, стоя на коленях перед образами, молится:
— Дай ему, господи, всяческого счастья, исполнения его желаний, устрой ему жизнь богатую и счастливую. Услышь мя, господи.
Лампада льет ровный тихий свет, а потускневший лик спасителя смотрит понимающе.
Глава IV
НОВЫЙ ВЛАДЕЛЕЦ МОДЕЛИ
Фотограф Тихон Петрович Кусачкин-Сковорода был хилый слабонервный мужчина лет пятидесяти. Основной чертой его характера была непомерная боязливость. Боялся он буквально всего и пребывал в непрерывном страхе. Все новое возбуждало в нем смутную тревогу. Строили огромный дом, Тихон Петрович шел мимо и неодобрительно думал.
— Нехорошо это... Ни к чему... И без этого бы прожили.
Узнает он о пуске нового завода — ему становится не по себе.
— Без этого жили, а теперь... Ох, не к добру это, не к добру.
А каждый день случалось что-нибудь необычное. То приносили на дом бумагу за казенной печатью, в ней приглашали Тихона Петровича на собрание кустарей-одиночек фотографов на предмет обсуждения вопроса о создании артели «Социалистический фотограф». И хотя Тихон Петрович знал, что объединять его не с кем (он был единственный в городе фотограф), но он мрачнел и, расписываясь дрожащей рукой в получении бумажки, шептал:
