И суматошно затряслись бороды, потянулись к карабинам и винтовкам решительные руки. Матыга выждал, когда возбуждение толпы поднимется до самого предела, и тогда выхватил наган и принялся вгонять пули поверх головы в сучковатую с черным стволом сосну.
— Тихо! — властно, как во всей банде умел командовать лишь один Соловьев, крикнул он, и в его узких глазах вспыхнула молния. — Ивана Николаевича не поднимем из могилы. Видно, так тому быть.
С этого дня хакасы, затаив обиду на казаков, стали держаться особняком, возле Сыхды. При дележе добычи их всегда обижали — казаки брали себе намного больше. Среди хакасов были и бедняки, которые пришли в банду вместе со своими хозяевами. Бедняки знали, что Сыхда ничуть не богаче их, и нередко разговаривали с ним о том, как жить дальше, что делать, как кормить оставленные в улусах семьи.
Внешне примирившись с Сыхдой, Матыга все-таки искал случая выяснить до конца, кто же такой Кирбижеков. И вскоре случай нашелся.
Бандиты, сделав вылазку, поймали под тайгой трех коммунаров: двух русских и хакаса. Их привели на бандитский стан, допрос снимал сам Матыга. Он спрашивал у них о передвижении чоновского отряда, о численности местной милиции. Коммунары отвечали, что ничего про это не знают. И когда Матыга убедился, что они вряд ли будут чем-то полезны для банды, он приказал их расстрелять.
— Иди, Леший, пусти большевиков в расход, — сказал атаман.
— Для такого дела найди других! — повысив голос, недовольно отозвался Сыхда, пристраивавший на костре котелок.
— Это приказ, Леший! — крикнул Матыга, и его одутловатое круглое лицо враз почернело.
— В безоружных не стреляю!
— Руки, предатель!
Сыхда, отпрянув от костра, одним движением сорвал карабин, висевший на суку, и угрожающе вскинул его:
— Стреляй, атаман!
Матыга, решая, что ему делать, облизал пересохшие губы. Его кривой палец нервно плясал на спуске, но нагана атаман все же не поднял, он был убежден, что Сыхда не дорожит ни своей, ни чужой жизнью и может выстрелить.
— Атаман я, однако, — спохватился упавший духом Матыга и обвел людей, столпившихся у костра, долгим и мрачным взглядом.
Сыхда как бы очнулся от забытья, и сам удивился ссоре, затряс головой, произнес примирительно:
— Не надо пугать. А приказ твой, ладно уж, выполню. Ты — пожилой человек, много старше меня.
Матыга подал знак, — привели связанных, руки назад, людей в поношенной крестьянской одежде, разбитых чирках. В лицах, до глаз заросших волосами, не было ни страха, ни мольбы. Люди, очевидно, надеялись, что это какое-то недоразумение, что их непременно отпустят.
