в меня вошла навеки эта боль,
в меня вошел недуг - тоска по другу.
Пускай ты целиком отдался весь
труду ли, творчеству, любви к подруге -
все нипочем ему, всегда он здесь,
в душе твоей, недуг - тоска по другу.
Есть у меня товарищ, Рекс, навек
он предан мне, породы он известной,
но только пес он, он не человек,
и друг он молчаливый, бессловестный.
Луне все так же в небе плыть и плыть,
земных существ бесстрастно жизнь итожа...
Мой пес умеет лишь по-волчьи выть,
как чует боль, что грудь мою тревожит.
И знаю я, мне встретится беда,
в тяжелое, жестокое мгновенье,
он жизнь свою стремительно отдаст,
за взгляд один мой, ищущий спасенье.
Вот так и я, когда б она к друзьям,
вдруг заявилась, не искал бы брода.
Что вой, мой пес, унять им боль нельзя,
нам, людям бы, дружок, твои невзгоды.
Мы с ним прижились вместе в стороне,
где солнце в полдень - фары в полночь светят.
И зябко на душе, и дождь в окне,
и некому прочесть стихи вот эти.
У россиян из грусти выход - пить.
Пьют все - кто учит, лечит, рубит уголь.
В вине мы можем горе утопить,
в вине не утопить тоски по другу.
Я помню бой, удар горячий в грудь,
уже из снега саван шьет мне вьюга,
уже и мрак, уже и не вздохнуть,
но в том бою мы были вместе с другом.
Как мужества таилось много в нем -
в нем росту только было маловато:
на самолетной лыже, под огнем,
он дотащил меня до медсанбата,
и сам вернулся в бой - тяжелый бой,
где наших сжали, охвативши туго,
где и погиб, прикрыв опять собой,
кого-то потому, что мог быть другом.
А я живу, а я стихи пишу,
верчусь по жизни замкнутому кругу,
как кукла заводная, клоун, шут,
затем, что нет со мною рядом друга.
Надменной и насмешливой судьбой,
ты обречен на тленье - не горение,
и будешь тлеть, и вот он, пред тобой,
этап бездружьей жизни этой, тления.
Так в ход судьбы вникая, в эпилог,
