Мамаша Пампин в изумлении широко раскрыла рот. Летавшая рядом муха была сражена наповал.
Анри, уже поднимавшийся по лестнице, обернулся и смело прокричал:
— Именно так — в гробу мы вас видали!
Мадам Анна Пампин, ошеломленная, сказала себе, с горечью в сердце и, разумеется, другими словами, что, помимо ее воли, что-то неладно в датском королевстве.
Пат в платье из светло-зеленого фуляра ждала его перед гостиницей. Она бросилась к нему:
— Анри! Вы ранены? Вы такой бледный!
Ему было больно, он пил таблетки. Но, как он и ожидал, вся боль исчезла, как только она наконец-то появилась.
— Ничего, Пат, ерунда.
— Нет! Вы… вы…
Переживания Пат с лихвой вознаградили его за все. Он не был Вильямом и никогда им не будет, но она все-таки любит его и сегодня вечером, когда они будут прощаться, она подставит ему свои губы.
— Я воткнул в руку вилку для улиток. Ужасно глупо.
Действительно, это было глупо, и она не смогла удержаться от улыбки.
— Вилку для улиток?
— Да. Я поскользнулся и не успел выпустить вилку из рук…
— Это ужасно.
— И к тому же менее зрелищно, чем дуэль на шпагах между двумя мушкетерами.
— Мой бедный Анри… И вы все-таки пришли? Не нужно было.
— Я пришел бы в любом случае. Даже если бы меня нужно было нести.
Она отвела взгляд.
— Почему, Анри?
— Почему, Пат? Потому что… Потому что…
Он боялся того, чего на его месте боялся бы любой мужчина: увидеть, как Пат удобно устраивается в бесцветной и безопасной дружбе. Когда женщины с блаженной восторженностью располагаются в этом кресле-качалке, их очень трудно извлечь из него. Тогда они начинают спрашивать себя, какая муха вас укусила, что вы портите любовными словами или не очень братскими жестами «прекрасную дружбу».
Не слишком хорошо разбираясь в этом, Анри инстинктивно чувствовал эти «зыбучие пески». Он не хотел делать из Пат приятеля.
Нельзя быть приятелем с этими серыми глазами, с этим ртом, не будучи по крайней мере импотентом, или гомосексуалистом, или равнодушным, или, в крайнем случае, влюбленным в другие серые глаза, другой рот.
Вот почему для того, чтобы продемонстрировать свои намерения, он позволил себе поступок, у которого, независимо от того, будет он принят благосклонно или нет, имелось преимущество наглядности: он наклонился и слегка укусил Пат за подбородок, как сделала бы кошка. Добрые друзья редко ведут себя таким образом.
— Что вы делаете! — запротестовала Пат.
Но взгляд — одновременно ласковый и удивленный, который она бросила на Анри, — показал ему, что он вовсе не совершил непоправимого проступка. Чтобы еще лучше доказать это, она поднесла его забинтованную руку к своим губам и оставила на ней легкий цветок поцелуя, может быть, бессмертный цветок. «Если бы я мог, — прикидывал Плантэн, — рассказать ей о случае с расширителем, она бы плакала. Ее Вильям никогда бы не смог зайти так далеко». Так жаль было оставлять свое лучшее оружие неиспользованным.
