— Что? Я не поняла.
Он набрался сил и посмотрел на нее в упор.
— Вы не поняли, что я хочу пойти с вами в Сен-Жермен-де-Пре, хочу поужинать с вами, хочу видеть вас завтра, послезавтра, каждый день!
Он чуть было не сказал в конце, как мальчишка: «Вот, на тебе!» На этот раз она поняла и посмотрела на него с интересом:
— Знаете, Анри, вы — ужасный человек. Ужасный.
Он почувствовал, что она взяла его руку и сильно сжала в своих ладонях.
— Я не знаю, где находится Сен-Жермен. Проводите меня.
У него возникло безумное желание поцеловать ее. Выше сил было ему сопротивляться. Плантэн оторвался от нее, сделал шаг назад и вздохнул.
— Пойдемте, Пат. Патрисия Гривс.
Теперь он боялся ее. Он осознал, что для него было бы лучше после окончания работы отправиться прямо домой вместо того, чтобы идти на набережную Межисри и встретить там то, что часто (это скажут вам все газеты) похоже на смерть. Но он так же отчетливо, как при свете вспышки, понял, что у него никогда не хватит мужества удрать, вырвать из своей жизни, как гвоздь, это красное платье и слишком светлые волосы.
Она напевала по-английски, уверенная, что теперь он не покинет ее, что она получила в свое распоряжение на все время пребывания в Париже корректного гида. Милый этот художник, милый. Да, завтра он покажет ей Наполеона. Да, сегодня вечером он будет отгонять от нее этих надоедливых мух — мужчин, вышедших на охоту.
Нежная, непонятная песня, которую она напевала, взволновала Плантэна. Временами он уже не видел ее лица в спускающейся ночи, различая только светлое пятно волос. Она вернулась, там, на набережной Межисри, после того как прошла мимо. Она не должна была бы возвращаться. Он сохранил бы свою тоску в себе. До утренней зари, которая прекрасно убила бы эту хандру. Как убивала до сих пор.
Пат перестала петь.
— Вы больше не разговариваете, Анри?
— Вы больше не поете, Пат?
Они подошли к Люксембургскому саду, из которого до них доносились запахи цветов и деревьев. Двое влюбленных обнимались у решетки сада. Этот уголок Парижа был спокойным. Несчастные терзания Анри Плантэна — среднего француза опадали здесь одно за другим, как листья, охваченные огнем. Впервые ему было двадцать лет, и это странно повлияло на него — эти двадцать лет, которых у него никогда раньше не было. Он имел на них право, как любой, обладающий социальной страховкой.
Пат протянула руки, обнимая весь мир, и с закрытыми глазами воскликнула:
— Я хочу жить! Я хочу жить! Жить…
