Он нагнулся к Пеплу, пробормотал извинение, и, взявшись за спинку кресла, на котором извивался слингер, мягко покатил его вдоль стола.
— Цена останется какой была, Чарли, — возразил мексиканец. — Ты исправно получаешь то, что хотел. Будешь стараться — получишь и впредь.
— Но мне ведь и на стол нужно что-то ставить! — вспылил Куклодел. — Чем я буду кормить гостя в следующий раз? Чем я буду кормиться сам?
— Не знаю, — сказал Пако. — Да и к чему мне. Ты, компадре, не ценишь то, что имеешь. В этом твоя ошибка.
— Но, — начал было хозяин и осекся, встреченный указательным пальцем южанина.
— «ЛА КОНКИСТА ГРАНДЕ»! — рявкнул Пако и тепло блеснул коронками. — Мы уважаем вас.
Он развернулся и вышел, насвистывая Билли Холидей, небрежно забросив винтовку через плечо.
— Прошу прощения за эту сцену, юноша, — пробормотал Куклодел в ухо слингеру, ловко буксируя его в кресле по длинному коридору, со стен которого пялились блеклые портреты и натюрморты. Хозяин добавил: — Эти негодные разбойники, рекетиры без души и совести… Вы, как американец, должны меня понимать.
— Гладко стелешь для убийцы, — процедил Пепел, отчаянно хватаясь за рычаги, но Бэббидж пнул какую-то педаль, и кресло отвердело как позавчерашний труп.
— Убийцы? — эхом отозвался мастер. — Юноша! Как можно. Я намерен лишь умолять вас подарить нам один вечер.
Прекратив бесполезные рывки, стрелок аккуратно потянулся к низкой кобуре, болтавшейся у подлокотника. Увы — блокировав механизмы кресла, Бэббидж остановил и ремни, которые теперь не уступали ни дюйма.
— Лишь один вечер, — пробормотал Куклодел, — прежде, чем вы покинете нас навсегда.
Решительно налегая на кресло, хозяин распахнул ногами слингера тяжелые дубовые створки.
Они оказались у подножия центральной башни, в цилиндрическом колодце шириной в двадцать футов, равномерно опоясанном колоннами и дверьми. У стены напротив, цепляясь креплением за металлический рельс, возвышалась еще одна «Маргарет», куда сложней и крупнее прежней. Железное чудище вздрогнуло и опустило навстречу гостю фотографическое лицо. Из овальной рамки Пеплу улыбалась юная леди, тонувшая в кружевах и бумажных розах. Это был не снимок, понял стрелок. Это был портрет с надгробия.
На штанге под фарфоровым овалом шевелилось не менее полудюжины механических лап — они двигались, вертелись и сменяли друг друга так быстро, что даже наметанный глаз стрелка отказывался прикинуть точное количество.
— Здравствуй, дорогая Аннабель, — позвал хозяин.
