— Вот чего захотел наш Кужбанкара![8] Губа не дура! Ишь ты! Да студентка эта от одного твоего вида убежит на другой день в Ускен, если ты на глаза ей покажешься! Ха-ха! Ну, придумал! В ухажеры к богине! У нее в городе небось отбоя от женихов нет! Целая свита по пятам ходит, жизнью рады заплатить за один ее взгляд.
Разоблачения чересчур ретивого Науканбека так и сыпались со всех сторон.
Подал голос Казыбек, до того не проронивший ни слова:
— Джигиты! Нам рано вставать! А тебе, Науканбек, перед началом вахты в станок заглянуть нужно.
Бурильщики виновато смолкли. Вскоре засопел носом Бакбай, ему вторил мощным храпом незадачливый ухажер. А утром получили радиограмму из управления: переместиться на северо-запад, в межгорье.
Остепеняя других, начальник отряда надеялся на то, что улучит момент и заглянет в чабанскую юрту еще разок, отыщет предлог. Но пришлось метать на машину походное хозяйство буровой. Вместо поэзии — суровая проза…
Меруерт сама пришла к геологам в день их отъезда, пожелала удачи. Казыбек бережно пожал ей руку. Любивший насвистывать какую-нибудь мелодию при хорошем настроении, он знал теперь только одну — про отлетающих гусей… Он и текста-то не запомнил толком, зато уверовал, что и слова и музыка написаны студенткой. Слова он не решался произносить вслух, боясь перепутать, а вот мелодия не отлетала с губ. Исполняя ее, геолог забывал про усталость, песня бодрила, навевала приятные мысли о своем существовании на земле. Иногда он просто терялся от ощущения близкого счастья. Ведь он сам видел, когда подыгрывал на домбре, как весело глядела на него девушка, как вспыхивали ее глаза и все лицо озарялось улыбкой, если взгляды их встречались.
На другой день после концерта в юрте ему уже казалось, что ту песню вместе с ним поют птицы, нежный мотив ее слышен в шуме ветвей, к ней прислушивается все живое вокруг. А этот одинокий жаворонок, что завис над головой с бесконечной трелью, просто подражает Меруерт, воздавая ей хвалу от имени всех пернатых. Симфония звуков в природе была созвучна тому, что творилось в душе геолога.
Молодой вожак изыскателей не мог бы сказать с уверенностью: песня ему вошла в душу больше или сама исполнительница? В нем еще вызревал окончательный ответ. Однако легче ли ему станет, когда он прибьется к какому-нибудь определенному выводу? Он был в плену и у песни, и у девушки, подарившей людям радость. Душа Казыбека теперь жаждала повторения счастливых минут.
