Пластмассовые кругляшки московского метрополитена казались мне пародией на питерские жетоны – монетами, взятыми из детской игры «Менеджер». На эскалаторе я вздохнул с облегчением, потому что начал верить в успех затеянного предприятия.
Дома у Сереги отмылись, отъелись, отоспались. Задерживаться в столице не было желания ни у него, ни у меня, поэтому на следующий же день выехали по направлению революционной (три раза) колыбели. Московское бутылочное пиво после астраханского разливного показалось водой.
Северная Пальмира усыхала под присмотром палящего солнца. Родители были все еще в деревне. У меня в квартире мы расстелили газеты, вывалили на них почти уже засохшую коноплю. Комнаты наполнились характерным резким запахом. Я долго ходил вокруг телефона, потом, набравшись смелости, позвонил Маше.
Август кончался. Август – пик горы под названием лето. Забираешься на нее дольше, чем скатываешься. Хочется сомкнуть створки глаз и остаться в вечности зеленого леса, ягодно-грибного сезона, продлить экстаз северного человека, которого закутала заботливыми руками теплая погода.
Встретились в Трубе. Маша была растеряна, поехали куда-то на Гражданку забирать ее вещи. Из конторы. Что за контора, я понял потом. Догадка возникла с неожиданностью утреннего прыща, вскочившего посреди лба. Предъявлять претензии было бесполезно. Претензии не башмаки – за порог не выставишь. Астраханский август перетек в август питерский, трансформировав кончики ожиданий, которые топорщились из меня, как антенны космического спутника.
– Ты же обещала.
Маша приехала на очередную встречу, одетая в старый мамин пиджак, сапоги и длинную юбку. Стала хватать меня за руки, тужиться при произнесении фраз, выдавливая их из себя, как последний мазок зубной пасты из тощего тюбика. Тряслась и ознобилась. Мы взошли на движущуюся, ступенчатую дорожку эскалатора, она прижалась ко мне и еле-еле прошептала:
– Я тебя люблю.
Такое впечатление, что она не ела полторы недели, а эти слова были хлебными корками, попавшими ей в рот. Наверное, я ослышался.
– Я тебя люблю.
Не ослышался.
В кармане мелькнула бумажная пачка, явно приобретенная в аптеке. Я не обратил внимания. Потому что все внимание было поглощено ее губами. Сзади ехал барабанщик, который подыгрывал нам с Мишей во время концертов в Трубе, наркоман и каратист. Он жил с ней на одной улице. На время я забыл о его существовании.
Всю дорогу Маша сбивчиво пыталась объяснить мне, что у нас с ней ничего не получится. Уже в пригородной электричке меня заинтересовала бумага, нагло торчащая в прорези ее пиджака. Я потянул за краешек и вытащил пустую упаковку феназепама.
