Оля просила гладить ей живот, но отбрасывала мою руку – потому что прикосновения не лишали одиночества. Сознание в узел скрутилось, пульсировало…
Говорил я тихо, размеренно – о пути к осознанности, о сложности его и неотвратимости для тех, кто путь этот начал. Говорил о радостях мнимых – исчерпывающихся даже в малой интенсивности, и о том, как человек в бессознательности мечется от иллюзии одной к иллюзии очередной (купил куртку, машину, сделал ремонт, почести услышал на работе, день рождения отметил, зефир или пастилу съел…). Признать счастье это (построенного дома, купленной кровати, аплодисментов) иллюзорным – кажется необоримо трудным. Но кажется так от привычки, слепости. Иллюзия всякая оканчивается; конец её приносит страдания; и мелкое счастье (первых минут иллюзии) эти страдания не оправдывает, не исчерпывает. Иллюзии все шаткие, слабые; случайность может нас из наслаждения в ад окунуть, а значит, слабая это жизнь. Измена, предательство, покалеченье, финансовый кризис, смерть близкого и другое – разом порушить могут выстроенное в годы; а взамен не останется ничего. Дамоклов меч. Глиняные ноги. Значит, цена такому счастью – грош, если может оно так просто изгнить. Иная радость – в твёрдом сознании, в избавлении от иллюзий филистерских.
Оля отвлеклась от нервозности; ей захотелось лучше понять то, на чём я стою в жизни (не из-за прелести моей теории, но из-за жажды твёрдость под собой какую-либо найти). Спросила, о какой осознанности я говорю, что словом этим называю. Ответил я, что осознанность свою от четырёх законов вижу. Первый: называть всё своими именами. Второй: видеть причинно-следственные связи всего происходящего. Третий: оставаться отстранённым от всех социальных игр – даже в случае, когда принимаешь в них выраженное участие. Четвёртый: делать всё это не вообще , а в каждую конкретную минуту, даже если жертвовать придётся многим.
Сейчас, вдали от дома, Оля осталась без социальных ролей, без удобных для самообмана занятий – без психологических коробок (которых в Москве скопила в обилии таком, что можно менять их каждый день). Осталась нагой. И поняла, что при всей занятости, густожизненности – пуста, а сил в ней подлинных нет. Комфорт рассеялся, заменить его нечем. Так приготовился надрыв. И… я уверен, что катализатором была таблетка противомалярийная. Она вывела истеричность наружу.
Оля дрожала. Всё чужое. «Кто я? Зачем я?» 20 лет – хороший возраст для таких вопросов.
