ХЬЮМАН: А что?
ГЕЛЬБУРГ: Два года назад его яхта выиграла кубок Америки. Дважды. «Аврора».
ХЬЮМАН: А, да. Кажется, я читал об этом…
ГЕЛЬБУРГ: Он уже дважды приглашал меня к себе на борт.
ХЬЮМАН: Правда?
ГЕЛЬБУРГ: (усмехнувшись). Единственный еврей, нога которого коснулась его палубы.
ХЬЮМАН: Надо же.
ГЕЛЬБУРГ: Я вообще единственный еврей, когда-либо работавший в «Бруклин Гаранти».
ХЬЮМАН: Вот как!
ГЕЛЬБУРГ: А фирма существует уже с 1890 года. Я начал в ней сразу после окончания торговой школы и постепенно пробился. Они прекрасно ко мне относились, это выдающаяся фирма.
Долгая пауза. Хьюман внимательно рассматривает Гельбурга, сидящего в горделивой позе и черпающего уверенность в себе в воспоминаниях о своем успехе. Потом Гельбург медленно поворачивается к нему.
А почему это должно быть что-то психическое?
ХЬЮМАН: Это неосознанно, как, например… Ну, возьмите хоть себя: вы одеты во все черное. Можно узнать, почему?
ГЕЛЬБУРГ: Я хожу в черном со времен «High School».
ХЬЮМАН: В общем, никаких особых причин.
ГЕЛЬБУРГ: (пожимает плечами). Просто мне нравится, и больше ничего.
ХЬЮМАН: Вот и у вашей жены тоже: она не знает, почему так делает, но что-то, глубоко сидящее внутри, толкает ее к этому. А вы думаете иначе?
ГЕЛЬБУРГ: Не знаю.
ХЬЮМАН: Вы полагаете, она знает, что делает?
ГЕЛЬБУРГ: В общем, я люблю черное по деловым соображениям.
ХЬЮМАН: Укрепляет ваш авторитет?
ГЕЛЬБУРГ: Не то чтобы авторитет, просто мне хотелось выглядеть постарше. Знаете, мне было пятнадцать, когда я закончил школу и в двадцать уже поступил на фирму. И я всегда знал, что делаю.
ХЬЮМАН: Вы считаете, это она специально?
ГЕЛЬБУРГ: Короче — она парализована, и это невозможно организовать себе самому, не так ли?
ХЬЮМАН: Думаю, да. Видите ли, Филипп, я недостаточно знаю вашу жену. Если все же у вас появится мысль, отчего она могла бы учинить такое…
ГЕЛЬБУРГ: Но я же вам уже сказал — не знаю.
ХЬЮМАН: Короче, вам ничего в голову не приходит.
ГЕЛЬБУРГ: Нет.
ХЬЮМАН: Знаете, что странно? Когда говоришь с ней, она не производит впечатление несчастной.
ГЕЛЬБУРГ: Точно! Именно это я и имею в виду. Она как бы… доже не знаю, словно она наслаждается этим. Некоторым образом.
ХЬЮМАН: И как вы себе это объясняете?
ГЕЛЬБУРГ: Она постоянно просит прощения, в том числе и за то, что делает мою жизнь труднее. Вы знаете, что я теперь должен и готовить, и стирать себе, и все такое прочее… Я даже за продуктами хожу, за мясом… и постель стелю…
Обрывает, потому что ему что-то становится ясно. Хьюман молчит. Долгая пауза.
