ГЕЛЬБУРГ: Ах!
ХЬЮМАН: Я просто не могу себе представить, что эти же люди вторглись в Австрию, а теперь по плану Чехословакия, потом Польша. Думаю, там, в Германии, к власти пришли какие-то фанаты, и иногда они доходят до жестокости.
ГЕЛЬБУРГ: Не поймите меня превратно, я с пониманием отношусь к этим беженцам.
ХЬЮМАН: (обрывает его). Вчера я довольно долго разговаривал с Сильвией. Предполагаю, она рассказала вам об этом?
ГЕЛЬБУРГ: (настороженно). Э-э-э… Нет. Она ничего не говорила. И о чем же?
ХЬЮМАН: (озадачен тем, что Сильвия ничего не сказала)… Ну, о ее состоянии… и совсем чуть-чуть о вашей связи.
ГЕЛЬБУРГ: О моей связи?
ХЬЮМАН: … Но совсем немного…
ГЕЛЬБУРГ: И что же она сказала?
ХЬЮМАН: Ну, что вы… очень хорошо понимаете друг друга.
ГЕЛЬБУРГ: О!
ХЬЮМАН: (воодушевлен, заметив легкое напряжение Гельбурга). Я заметил, что она наредкость хорошо информированная женщина. Особенно для наших мест.
ГЕЛЬБУРГ: (гордо кивает в знак согласия, рад, что может сказать о ней что-то положительное). Ну, вообще-то, поэтому мы и вместе. Я всегда говорю — и не преувеличивая — если бы Сильвия была мужчиной, она могла бы стать директором федерального банка. С ней можно говорить, как с мужчиной.
ХЬЮМАН: И еще как.
ГЕЛЬБУРГ: (его изощренная усмешка). Не то чтобы мы все время только и разговариваем, но стоит Сильвии отвернуться, она углубляется либо в книгу, либо в газету. Кому из здешних женщин известно имя депутата в Конгрессе от их округа? Да и мужчины недалеко от них ушли. (Пауза.) Так как там обстоит дело?
ХЬЮМАН: Доктор Шерман подтвердил мой диагноз. Прошу вас сейчас очень внимательно меня выслушать, хорошо?
ГЕЛЬБУРГ: (испуганно). Ну, конечно, поэтому то я и здесь…
ХЬЮМАН: Мы не нашли никаких органических причин ее неспособности передвигаться.
ГЕЛЬБУРГ: Никаких органических причин…
ХЬЮМАН: Мы почти убеждены, что речь идет о психических изменениях.
ГЕЛЬБУРГ: Но она парализована, у нее утрачена чувствительность в ногах.
ХЬЮМАН: Да, мы называет это истерическим параличом. Истерический не означает, что она бьется и вопит.
ГЕЛЬБУРГ: Да, знаю, это значит, что… э-э… (Замолкает.)
ХЬЮМАН: (на мгновение рассердившись). Я вам объясню, что это значит. Это происходит от греческого слова, обозначающего матку, поскольку истерия считается симптомом страха у женщин. Это, конечно, не так, но таково происхождение названия. Получается, что люди, которых преследует страх, или на которых довлеет шок, воображают себе, что они оглохнут или ослепнут… и затем на самом деле не могут слышать или видеть. Во время войны это иногда называли бомбовой контузией.
