ГЕЛЬБУРГ: Мою жену это очень беспокоит.
ХЬЮМАН: Знаю, поэтому и говорю об этом. (Помедлив.) А вас?
ГЕЛЬБУРГ: Ну, конечно, это просто ужасно. А почему вы спрашиваете?
ХЬЮМАН: (улыбнувшись). Не знаю. У меня такое чувство: может она боится, что будет действовать вам на нервы, если заговорит о таких вещах.
ГЕЛЬБУРГ: Почему это? Она что, сказала, что действует мне на нервы?
ХЬЮМАН: Не буквально, а…
ГЕЛЬБУРГ: Не могу себе представить, что она…
ХЬЮМАН: Минуточку, я не утверждаю, что она сказала…
ГЕЛЬБУРГ: Да не действует она мне на нервы, но что я могу изменить? Кстати, она не хочет признавать, что на это можно посмотреть и с другой стороны.
ХЬЮМАН: С какой другой?
ГЕЛЬБУРГ: Это, конечно, не извиняет то, что там происходит, но немецкие евреи иногда тоже, знаете… (Указательным пальцем он задирает нос). Они, конечно, не столь нахальны как польские или русские, но мой приятель в текстильной индустрии… короче, немецких евреев не устраивает просто какое-то хорошее место, это должна быть руководящая должность, не то это оскорбление, и при этом они даже английского не знают.
ХЬЮМАН: Да, но я думаю, многие из них занимали там руководящие посты.
ГЕЛЬБУРГ: Конечно, но изначально они все-таки беженцы, не так ли? И при нашей безработице следовало бы предположить, что они будут несколько более благодарными. Согласно последней статистике — двенадцать миллионов безработных, вероятно, даже больше, но Рузвельт не может это признать после тех невероятных сумм, которые он вбухал в рабочую занятость и в другие мероприятия повышения благосостояния — но, боже сохрани, она не действует мне на нервы.
ХЬЮМАН: Я всего лишь хотел упомянуть об этом. Просто у меня сложилось впечатление…
ГЕЛЬБУРГ: В одном вы можете мне поверить: с волками по-волчьи я не вою. У меня на все свой взгляд, и мне не надо смотреть на вещи глазами других.
ХЬЮМАН: Это ясно. Вы необычный человек. (Ухмыляется.) При этом выглядите республиканцем.
ГЕЛЬБУРГ: Ну и что? Тора требует, чтобы еврей был демократом? Я не стал тем, что я есть на самом деле, потому что всегда был со всеми одного мнения.
ХЬЮМАН: Как это здорово, вы независимы (Он кивает, берет сигару.) Знаете, для меня загадка, как эти немцы, с которыми я познакомился в Хайдельберге… Я там делал свою докторскую…
ГЕЛЬБУРГ: Вы с ними хорошо ладили.
ХЬЮМАН: Это были наиприятнейшие люди из всех, кого я знал.
ГЕЛЬБУРГ: Вот видите.
ХЬЮМАН: У нас было великолепное студенческое хоровое общество, фантастические голоса: субботними вечерами мы пили пиво, потом гуляли по улицам и пели. Люди аплодировали нам из окон.
