Неотвратимость | страница 71
— Вчера, вечером. Митя, если бы ты знал, как это трудно!
Она впервые назвала его по телефону «Митя» и «ты».
— Ты ничего ему не говорила?
— Нет. Нельзя, невозможно! Витя так обрадовался, он очень любит отца, сын не простит мне, если… Митя, я не могу, пойми!.. Мы не должны больше… Я тебя люблю, Митя, но ради сына… Митенька, родной, не приходи ко мне, пожалуйста, не приходи, мне и так тяжело…
Он слышал, как она плакала.
— Понимаю, не приду. Не плачь, крепись, может быть, все еще у тебя наладится.
Он не верил, что у нее наладится. Но что ж он мог ей сказать сейчас?
— Клара Иосифовна, я опоздала, виновата… Понимаете, вчера муж приехал.
— Ах, Машенька, дождалась! Ну и отлично, теперь все отлично! Но, может, тебя отпустить на сегодня? Такое событие радостное, хочется побыть с мужем, верно?
— Нет-нет, зачем же, — испугалась Мария. — Приехал, теперь уж никуда не денется. У меня, Клара Иосифовна, дел много, я лучше поработаю.
Мария прошла к столу, отвечая полуулыбкой на поздравления, и торопливо уткнулась в бумаги. Цифры путались в графах, смысл их не доходил до сознания. Мария перелистывала подшивки документов, что-то искала, не находила. Что же, что же нужно было найти? С чего собиралась сегодня начать рабочий день? Забыла… Когда из дому уходила, Григорий еще спал. Все последнее время Мария напряженно ждала его приезда, настораживалась, когда слышала шаги на лестнице, просыпалась по ночам. Григорий не писал точную дату. Когда вчера, часов в восемь вечера, услышала знакомый быстрый и требовательный стук, вздрогнула, замерла и только при повторном, еще более требовательном стуке побежала открывать. Григорий улыбался, был добродушно настроен, так рад возвращению, что не обратил, кажется, внимания на ее настороженность. А с Витей что делалось! Повис на шее у отца, теребил за полы куртки, прыгал, принес дневник. Он на первых порах отвлек внимание Григория, а потом Мария взяла себя в руки и засуетилась с ужином. Спасибо, сынок…
Когда приготовила ужин, послал Марию за бутылкой — коньяк в их магазине продавали и после семи: коньяк вроде бы не считался «крепким напитком», если его цена 8 рублей.
— Зачем, Гриша, не надо, — запротестовала она.
— Сходи. Как же, для встречи, — миролюбиво приказал муж.
Выпил не все. И совсем подобрел. Ложась в постель, заметил нерешительность жены:
— Чего ты не ложишься?
— Посуду вот вымою.
— Вымоешь завтра. Чего ты все ежишься?
— Отвыкла я, Гриша. Три года ведь…
— Ха-ха, одичала баба! Ладно, привыкнешь.