Сотворение мира за счет ограничения пространства, занимаемого Богом | страница 14



Он склонился над столиком, стоявшим возле дивана, доел свой кусок торта, отрезал себе еще один и, жуя, неторопливо направился к выходу.

Когда он вышел из подъезда на улицу, ему вдруг пришло в голову, что Лотра все-таки обнаружила содеянное им и собирается сбросить на него горшок с цветами, чтобы размозжить ему голову. Он прикрыл голову руками и в страхе посмотрел на окно Лотры. Но нет. Ничего такого не случилось. Свет в квартире Лотры не горел. Ни в окне, ни на балконе никого видно не было. Из дома не доносилось ни звука.

Глупые коровы, подумал Геверл. Небось до сих пор так и валяются. Одна в своей кроватке, другая — на диване. Первая купается в его моче, вторая — в его сперме. И обе, дурынды, мечтают о счастливом будущем.

Он ускорил шаг, а затем почти побежал. От такой женщины, как Лотра, лучше держаться подальше. Да и от второй, пожалуй, тоже.

5

Лотра между тем пребывала в том же положении, в каком оставил ее Геверл. Голая и жалкая, она стояла на карачках с вытянутой вперед рукой. Постояв так еще какое-то время, она рухнула на диван, уткнулась лицом в ладони и заплакала. Ну как тут, скажите, не заплакать? Пришел, разбередил ей душу, перевернул, вставил, вынул и ушел. Горькие слезы обиды буквально душили ее. Боже, как этот вечер был похож на многие другие вечера в ее жизни!

Лотра плакала, и в темноте комнаты ее голова и ноги сливались с подушками на диване. Только в нижней части ее спины торчала, как вечный памятник, огромная гора ягодиц. К горам и холмам, уже существующим на Земле и в вечном удивлении тянущимся к звездам, добавилась еще одна гора, по имени Лотра. Если именно сейчас Бог взирает сверху на нашу Землю, то к чему, интересно, приковано его внимание? Прислушивается ли он к рыданиям Лотры, оплакивающей свою жизнь, или, может быть, смотрит сквозь щелку в облаке на красующуюся прямо перед ним жирную задницу, с разверстой в ее центре маленькой, вонючей, смеющейся дырочкой?..

Тем временем Геверл шел по улице по направлению к своему дому. Шел и торжествовал. И вдруг ощущение забавного приключения куда-то испарилось, а во рту появился неприятный привкус. Геверл почувствовал внезапную усталость. Почему-то он больше не ощущал себя повелителем. Вместо этого он стал думать о несчастной Лотре, с готовностью предоставившей в его распоряжение свои ягодицы и лежащей сейчас, как корова, с опущенной головой, в ожидании счастья, которое все никак не приходит и не приходит. Он представил, как утром она возьмет на руки пропитанную мочой Тупиц, начнет ее качать и увидит, какая та мокрая. На лице ее появится идиотское выражение удивления, а может быть, даже и гнусная улыбка. Господи, что же он наделал?! Что это за дикая выходка такая? Какой в ней смысл? Зачем надо было мочиться на девочку, даже если та и похожа на помятое ухо? Зачем надо было вселять в ее мать, Лотру, напрасные надежды? Зачем было ее так унижать? Если она настолько лишена обаяния и улыбается мерзкой улыбкой, то для чего он вообще к ней тогда пришел? Что тут такого смешного? Чем тут, скажите, гордиться? С чего смеяться и хлопать себя по коленкам? А взять, например, этот его новый имидж обаятельного мерзавца? Ради чего все это? Чтобы помочиться на спящую девочку и поставить раком ее мамашу? Да уж! Таких отчаянно смелых поступков и в самом деле не совершал никто, нигде и никогда. Ну прямо-таки вершина смелости! Мировой рекорд безнравственности! Неужели именно это суждено было ему совершить на гигантской мировой арене?!