Съехав на обочину, я остановил машину и вышел. Что мне нужно от Ирены Гундлах – или Ирены Адлер? Сказать, что я все еще держу на нее обиду? Сказать ей наконец в лицо то, о чем тогда я говорил ей лишь мысленно? Что нельзя использовать человека, а потом просто бросить его? Что хотя я и выглядел в ее глазах простаком и недотепой, но любил ее, а чужой любовью играть нельзя? Что она могла хотя бы написать мне, объясниться и как-то смягчить обиду?
Я опять поставлю себя в неловкое положение. Прошло сорок лет, и она посмеется над тем, что прошлое до сих пор не отпускает меня. Я и сам находил смешным, что оно все еще так свежо для меня. Мне казалось, будто я только вчера сидел с ней на скамейке на берегу Майна, будто только вчера ждал ее возле микроавтобуса, будто только вчера она высадила меня на окраине деревни. А еще мне казалось: если бы мы с ней вновь очутились на той скамейке, я повел бы себя точно так же, как тогда.
Неужели именно так происходят все истории, которые не кончаются? Но истории не кончаются сами по себе – их заканчивают. Мне следовало довести ту историю до конца, тогда в ней появился бы смысл. Я внушил себе, что без Ирены мой брак с другой женщиной не получился бы столь удачным, но это было неправдой. Я относился к школьным годам, к учебе в университете, к смерти матери, к отцу, который, несколько раз навестив меня у своих родителей, уехал в Гонконг и умер там, так, как относятся к делам, сданным в архив: что было, то прошло, и прошлое не может быть другим, его не изменишь. Почему же что-то твердит мне, что с Иреной все могло сложиться иначе, чем сложилось?
Я стоял на вершине холма. На западе тянулись горы, поросшие травой, кустарником, кривыми деревьями и деревьями прямыми, будто столбы; прямые деревья с белесыми стволами, без коры, выглядели больными. На востоке за двумя горными грядами лежало море. Я перешел на другую сторону дороги, сел на обочине. Море было пятнистым, серым и голубым, рябь чередовалась с гладью. Вдали шли два корабля, но казалось, будто они не двигаются с места.
Идти, не сходя с места, – именно так я чувствовал себя сейчас. Потом я сказал себе: это только кажется, будто корабли не двигаются с места. Возможно, и я не стою на месте, вопреки моему самоощущению. Мне пришли на ум пятна на моем пиджаке, и я рассмеялся. Пятна, которые раньше испугали бы меня, представлялись мне сущим пустяком со дня, проведенного в Ботаническом саду. Значит, я сдвинулся с места. И если я осрамлюсь перед Иреной Гундлах – или Иреной Адлер, моя оплошность будет всего лишь чем-то вроде пятна на пиджаке.
