Бывало, что такие вот деревенские приезжие-новички, ошеломленные громадным и шумным, по их мнению, городом, оказавшись на Хитровке, попадали в цепкие лапы хитрованцев, начинали пить с ними в кабаках и гулять. И очень часто оказывались вдруг где-нибудь в переулке – голыми, обобранными подчистую – это и был результат «малинки».
– Присаживайтесь! – Болдоха широко повел рукой, приглашая нас сесть прямо в грязное сено.
– Спасибо, постоим. Мы ненадолго. Слышь, Болдоха, у нас дело есть. Хотим поговорить с местным доктором.
– С латышом, что ли? – лениво спросил каторжник, затягиваясь.
– Нет, – ответил я. – С другим. Который тут вам «малинку» делает.
Болдоха пожал плечами:
– Не знаю такого.
– Да ладно, дядя, – сказал Шаляпин голосом Федьки Косого. – Мы на пару слов к нему. Вот так нужен. А об тебе мы ему не скажем – ты только словечком намекни.
Болдоха выпустил густую струю дыма и посмотрел, прищурясь на Шаляпина:
– А ты кто такой?
– Это друг мой, – ответил я поспешно. – Сапожник казанский.
– А! – кивнул Болдоха. – Антиресные у тебя друзья, Ляксеич. Раньше ты с актерами на Хитровку ходил. А вот теперича и сапожников водить начал.
«Умен, черт», – подумал я.
– Может, это и не сапожник вовсе, – также спокойно сказал Болдоха. – Слыхал я, что ты, Ляксеич, с легавыми подружился, хитрованских им сдаешь. Может, и меня сдать думаешь? И вот этого с собой притащил.
– Ты, Болдоха, меня знаешь, – ответил я как можно тверже. – Я человек честный. И с легавыми у меня все просто. У них свое дело, а у меня – свое.
– А кто ж тебя знает? – откликнулся каторжник. – Ты ж репортер. Из чистых. Что тебе наши хитровские, а? Только если ты меня сдать хочешь, то сам понимаешь… – Он снова затянулся, выдохнул и продолжил: – Не выйдешь тогда ты отседа. Ни ты, ни твой сапожник.
– Даю тебе мое слово, – ответил я. – Про нашу встречу никому рассказывать я не буду.
– Значит, честный ты человек? Это хорошо. Ну вот тогда по-честному мне и скажи – кто это такой?
Он ткнул обмусоленным концом своей «козьей ножки» в сторону певца.
– Ну хорошо, – ответил я. – Это сам Федор Иванович Шаляпин.
– Ша-ля-пи-и-ин? – протянул Болдоха. – Не слыхал. Кто такой?
Шаляпин аж закашлялся и сплюнул от возмущения.
– А не слыхал, так и какой тебе резон? – спросил я.
– Шаляпин, ты кто такой? – спросил Болдоха.
– Певец, – бросил с достоинством тот.
– Пе-е-евец? Ну… спой, что ли? А то скучно.
Я повернулся к Шаляпину:
– Спойте, Федор Иванович, он вас проверяет. Надо – спойте.
