– А вот и наш вундеркинд! – провозгласил доктор и жестом фокусника откинул простыню с лица. – Вуаля! Он?
Конечно, вчера в полутьме я не мог подробно рассмотреть и запомнить лицо мальчика. Однако ранку на его шее я помнил хорошо.
– Он, – кивнул я.
– Прелестно! – откликнулся Зиновьев. – Ну что же, сначала задавайте ваши вопросы, а потом и я задам вам свои. Они хоть и не относятся к области священной патологоанатомии, но сильно меня занимают – по-человечески.
– Разрешите? – Я снял шляпу и пальто и осмотрелся, ища взглядом, куда их положить.
– Бросьте на соседний стол!
Так и сделав, я снова повернулся к телу мальчика и, указав на ранку на шее, спросил:
– Павел Семенович, что вы можете сказать вот об этом разрезе? Вы уже осматривали его?
Зиновьев наклонился близко к шее покойника, потом достал из кармана пенсне и посмотрел через него, не надевая на нос.
– Осматривал, но пока только поверхностно, – ответил он. – Несомненно, это след хирургического вмешательства. Зашито аккуратно, как и разрезано. Но зажить не успело. Дам ему неделю-полторы возраста.
– Какого характера было это вмешательство?
– А это, – выпрямившись, сказал доктор, – мы сейчас с вами определим.
Взяв с железного столика для инструментов скальпель, Зиновьев опять склонился над мальчиком.
– Хотите отойти к окну? – спросил он.
– Нет.
– Как пожелаете, но зрелище для человека, непривычного к такому, – не самое приятное.
Не тратя далее слов, он рассек гортань, разогнул края раны и закрепил их распорками.
– Ну-с, – негромко произнес патологоанатом, – что мы тут имеем видеть? Ага. Как интересно! Ваш хирург, Владимир Алексеевич, определенно занимается ботаникой!
– Что такое? – спросил я заинтригованно.
Зиновьев подпустил меня к ране, и я взглянул внутрь.
– Смотрите. Правая Chorda vocalis вырезана. Но оператор соединил оставшиеся кусочки мышцы шелковой нитью. Видите нить?
Я и вправду увидел нить, соединяющую два крохотных остатка голосовой связки несчастного. Вторая связка осталась в целости.
– Но зачем? – спросил я.
Зиновьев пожал плечами и высвободил распорки. Потом он подошел к двери и крикнул:
– Байсаров! Зашей!
Явился огромный детина в кургузом белом халате.
– Вот тут зашей пока, – указал доктор на рану, – а потом принеси мне в кабинет два стакана чаю.
– Слушаюсь, Павел Семенович! – прогудел детина. – С сахаром?
– Будете чай с сахаром? – обернулся ко мне Зиновьев и, когда я кивнул утвердительно, кивнул в сторону двери. – Прошу ко мне!
