– Смотрите. – Она достала из стеклянного шкафа бутылки с жидкостью, ампулы, составила их на стол. – Готовлю препараты на ваших глазах. Вы видите, – она провела рукой над лекарствами, – все запечатано, открываю при вас. – Она довольно ловко с помощью шприца проткнула резиновые пробки, набрала необходимое количество жидкости и перелила ее в определенных, ведомых одной ей пропорциях в пластмассовую емкость. Маркером написала «Гладышев», дала мне новую систему для капельниц и вручила емкость. – Держите и несите в палату, – приказным тоном сказала она, – я поставлю вам капельницу с применением особых мер предосторожности, но при условии, что вы никому не будете говорить о подслушанном вами разговоре между мною и врачом Фроловым.
Ну что же, в общем-то, сделка меня устраивала. Мне ставят капельницу, в которую гарантированно никто ничего не подливал и не подсыпал, а я буду молчать о том, что Фролов и Люба любовники, это раз, и буду помалкивать о том, что, возможно, Леониду Шутову в лекарственный препарат что-то подмешали, это два. Возможно, кто-то и назовет меня эгоистом, мол, главное, Гладышева не отравят, а на остальных ему наплевать. Может быть, это и правда, а может быть, и нет. Зачем поднимать шум на ровном месте. Возможно, это мое воображение и воображение доктора Фролова разыгралось. Вполне может быть, что никто Леонида не травил, а умер он естественной смертью от сердечного приступа. Но как бы то ни было, пока до официальной экспертизы я буду помалкивать.
Развернувшись, я отправился в свою палату, продолжая раздумывать: «А Любе, видать, самой тоже не хочется, чтобы о ее отношениях с Андреем Михайловичем узнали служащие больницы, да и сплетни об отравлении Шутова ей авторитета не прибавят, потому и идет на беспрецедентные меры безопасности при постановке мне капельницы».
Вскоре в палату пришла Люба и стала ставить мне капельницу. Я с покорным видом дал ей возможность вонзить в руку иголку и запустить систему.
Когда она ушла, Сухарев ехидно проговорил:
– Ну что, убедила тебя Любаня капельницу поставить?
Противный все же мужик этот Георгий. Я ухмыльнулся:
– Убедила.
Стоит надеяться, что у него в капельнице нет никакой отравы.
Вскоре активизировались соседи за стенкой – Горелов Петр и Исмаил Рахимов. Оба орали, причем Горелов невнятно, будто с кашей во рту крыл матом, а Исмаил Рахимов кричал по-русски с акцентом, звал какую-то Наташу. А ближе к вечеру Горелов так разбушевался, все порывался встать, что пришедшие нянечки привязали его руки и ноги мягкими ленточками к кровати. Исмаила привязывать не стали, потому что паралич у него был основательный, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
