Он читал мои мысли, я уж объясняла, как по открытой книге.
А потому про наши с ним дела я ни единого слова не сказала.
Наоборот.
— Интересно, — говорю. — Начало хорошее, и середина, но чем у них кончается? Адониса отправляют в изгнание?
Лицо у мистера Шекспира даже вытянулось все.
Что — то он пробормотал.
— Прости, не разберу? — говорю.
— Его задрал дикий вепрь, — буркнул мой супруг.
Тут я не удержалась, улыбнулась.
Я хмыкнула.
Потом расхохоталась.
Ну, что вы скажете?
А вы бы как вели себя на моем месте?
Я откинулась на подушках и хохотала, хохотала.
Мистер Шекспир вынул трубку изо рта и на меня уставился.
— Что тут смешного? — он наконец спросил.
— Ой, прошу прощенья, — говорю, насилу с собою совладавши. — Чуть-чуть смешные у тебя эти поэмы. То сильничают в них, то ссильничать хотят, потом изгнание, вепри, и больше ничего.
— Сюжеты не важны, — серьезно так сказал мистер Шекспир. — Главное — стихи. То, что я делаю из готовой темы. Дай-ка я прочитаю тебе место…
— Лучше давай не надо, — я сказала. — У меня и так уж голова болит.
Глава четырнадцатая
Адское пламя
Голова у меня не болела.
Я прилгнула моему милому сочинителю-супругу для его же блага.
Голова у меня не болела.
Просто не хотела я слушать его поэзию.
Голос у мистера Шекспира, когда он читал стихи, был дивный, ну прямо бесподобный голос. Ласкал ухо.
А сейчас не ухо у меня просило ласки.
Мы лежали на постели рядышком.
Лежали рядышком на этих шикарных, гладких простынях, друг друга не касаясь.
А я ведь голая была.
И свечи эти были для меня теперь, как адское пламя.
Голова у меня не болела.
Странно даже.
От речей этих полоумных про изнасиленье Адониса, изгнание, вепрей и больше ничего у меня все болело.
Какие только мысли и картины не проносились у меня в уме.
Картины похотливые.
Мысли сладострастные.
Вещи несказанные.
Кое-какие мысли и картины даже и смешные были.
Но самое главное вовсе было не смешно.
Я все смотрела на резьбу, на свечи.
На бесов с нимфами.
Что они вытворяют.
Казалось мне, будто шевелятся они.
Прямо я их движенья видела.
Свечное пламя так играло, никакого сомнения.
Но две свечи свивались, сливались, таючи, в одну, и это уж на самом деле.
Смотрела я, как черный воск густеет, капает с тех двух свечей, которые слились в одну.
А я ведь голая лежала.
Лежу и глажу черное шелковое покрывало.
И звезды щупаю.
Твердые, зубчатые.
Не приведи вас Бог — звезды в руках держать, вредно для головы и сердца.
Ну прямо не могла я повернуться и глянуть на мистера Шекспира.
