Мистер Шекспир не вздрогнул, хоть мой вопрос был грубый.
Сосет себе свою длинную трубку. И бровью не повел.
— Ни одного сонета, — говорит. — Только две поэмы.
— Скажите! — говорю. — И длинные?
Мистер Ухмыл пыхнул трубкой, кивнул.
— Довольно длинные, — говорит. — Да я тебе покажу.
Тут мой супруг отложил трубку и поднырнул под одну пуховую перину. Как будто вплавь пустился. И даже пятками брыкал. А когда вынырнул, в каждой руке держал по книге.
Два тонких томика, с золотым обрезом, в четверть листа размером.
И всучил их мне, очень собою гордый.
Такие книги я только у богачей в библиотеках и видала.
Это вам не то что грошовые листы, тетрадки, книжицы.
(Потом уж я узнала, что все-то издание тех книг не столь изящное. Эти два тома были переплетены особо для моего супруга: от покровителя в подарок.)
«Венера и Адонис» — одна книга называлась.
Другая — «Поругание Лукреции»[55].
И на каждой книге, на первом листе, большими буквами означено: Вильям Шекспир.
И на каждой посвящение Высокочтимому Генри Ризли, графу Саутгемптону и барону Тичфилду[56].
Читаю и на ус мотаю.
Ага, думаю.
А сама молчу.
Не лыком шита.
И говорю про совсем другое.
— Про Венеру, — говорю, — про ту я знаю. А Лукреция кто же такая?
Мистер Шекспир опять взялся за трубку.
— Римлянка, — он мне объяснил.
— Римская дама, которую поругали? — спрашиваю.
— Вот именно, — отвечает.
Я надкусила новое яблоко.
Он начал кольца дымные пускать.
Я на локоть оперлась, смотрю на эти кольца.
И получше видывала.
— А кто ссильничал Лукрецию?
— Тоже порожденье Рима, — сказал мистер Шекспир.
— Тоже римлянка? — я его спрашиваю.
Тут мой супруг закашлялся.
— Разумеется, нет. — Он сказал. — Римлянин. Царского рода, если на то пошло. Из рода Тарквиниев. Секст Тарквиний.
— Секст, — говорю. — Красивое имя.
Он нахмурил брови:
— Ты полагаешь? — И очень, кажется, он удивился.
— Секст, — я повторила. — Да. Мне нравится, как этот Секст звучит.
Ну конечно, я его дразнила.
Плевать мне, как звучат слова и имена.
Звук слов не в соответствии с их смыслом.
Мистер Шекспир был такой человек, для которого на первом месте стоял звук слов.
А я такая женщина, для которой на первом месте их смысл и только смысл.
То есть смысл только один меня и занимает, как всякую порядочную женщину.
Ну да, и просто я дразнила моего супруга, нахваливая Секста.
Мистер Шекспир, он этого не понял.
Он очень даже медленно соображал, когда ему удобно.
— Ну, — он мне сказал, — этот Секст был большой мерзавец.
Я улыбнулась черным свечкам.
