— Генри мне больше, чем покровитель, — сказал мистер Шекспир. — Генри мне друг.
— Генри? — говорю. — Его, стало быть, так зовут? Генри?
— Генри Ризли, — сказал мистер Шекспир.
Мы постояли, чтобы телега, которая сворачивала во двор пивоварни, нас не задавила.
Я под шумок бросила вишню остатнюю в сточную канаву.
А потом мы пошли дальше, мимо Корнхилла, под ручку.
— Генри Ризли, — повторил мой супруг, — граф Саутгемптон.
— Да погоди ты, — говорю.
— Что такое? — удивился мистер Шекспир.
— Вот, хочу соскрести конское дерьмо с подметок, — я ему ответила.
Мистер Шекспир на меня смотрел, пока я соскребала.
— И барон Тичфилд, — он прибавил, потирая свой длинный нос.
Я отчистила свои новенькие, чудные башмачки, и мы снова двинулись в сторону Бишопсгейта.
— Граф Саутгемптон, — я за ним повторила, — барон Тичфилд. Вот это покровитель!
— Я уж сказал тебе, Анна, — скривился мой супруг. — Генри мне не то что покровитель…
— Ах да, я позабыла, — говорю. — Он же больше похож на летний день, да?
Давным-давно, еще девчонка я была, стояла я на Стинчкомб-Хилл, под вишнею в цвету.
Только-только рассвело.
Я подняла руку. Пальцем поманила.
И лепесточек один упал мне на ладонь.
Все только начиналось.
Джон говорит, что это был удар.
У мистера Шекспира в голове чересчур много было гемм.
И левая височная артерия стала очень толстая, Джон говорит.
Джон его лечил припарками — возьмет ласточкино гнездо, грязь, навоз и прочее, прокипятит в масле ромашки, лилии, накрошит, провеет через сито, а потом добавит одну унцию дерьма белой собаки.
Да ведь его же херес убил и мадера, его мальвазия убила и мускат.
А еще этот Дрейтон виноват, и этот Джонсон[49]. (Да и раньше, перед ними, от этого Куини не было добра большого.)
Эти поэты даже на похороны не остались.
Простыня вся в дырьях сделалась, где он ее кусал.
Я белье его грязное постирала.
Я на глаза ему монетки положила.
Я матерью ему была, я была его жена, и вот пришлось мне стать его вдовою.
Глава двадцать третья
Я прошу прощения
Ну вот, Читатель!
Вот мы и добрались до жилья мистера Шекспира!
Прощенья просим, долгонько пришлось добираться.
Эдакой медленной ходьбы ты небось еще в жизни не видывал.
Сто тридцать шесть страниц в моей прекрасной книге, пергаменом переплетенной, ушли на то, чтобы нам с мистером Шекспиром от Лондонского моста доплестись до двери его лондонского жилья.
Прощенья просим.
Да, писатель из меня не сказать, чтобы хороший.
Какой уж из меня писатель.
Мистер Шекспир, о, тот бы в мгновенье ока тебя сюда перенес.
