Глава двадцать вторая
Ризли
— Ну как? — я спросила у мистера Шекспира. — И шел там дождь?
— О чем ты? — он не понял.
— В этом сонете летнем, — говорю. — Шел там дождь?
Мистер Шекспир нахмурился.
Смотрю: перебирает в голове весь этот свой сонет, вовсю старается припомнить, какая в нем погода.
— Нет, пожалуй, — насилу вспомнил. — Нет-нет, там нет дождя[48].
— Понятно, — говорю.
Он прямо вылупился на меня.
— Какого черта, — говорит, — при чем тут дождь?
— Так, — говорю, — просто вот подумала, вдруг ты сонеты пишешь, чтоб плащи получше продавались. Вдруг подумала, не изготовляет ли, часом, твой благодетель плащей.
Тут мой супруг смахнул мою руку со своего локтя.
И на ладонь подул, как будто обжегся моими этими словами.
— Между прочим, — сказал мистер Шекспир, — человек, о котором у нас с тобою речь, высокого рожденья.
Тут я не удивилась.
Я ж вам говорила, что знатных он любил.
Мистер Шекспир всегда был сноб.
— Понятно, — говорю. — И богатый он?
Мистер Шекспир пожал плечами.
Я уж не раз тут поминала о том, как он плечами пожимал, но, сказать по правде, мне следовало бы писать только, что, как мне кажется, он пожал плечами.
Я вам уже поминала про его модный камзол.
А теперь я заметила, что плечи у этого камзола до того уж вздутые, что понять никак нельзя: пожал ли человек плечами, не то он передернулся.
Я люблю, чтобы все точно.
Пожми мистер Шекспир плечами, это бы показывало, что ему безразлично, богат его этот друг, нет ли. По крайней мере, что он передо мной прикидывается, будто ему это безразлично.
Ну, а если передернулся человек — это скорей показывает его смущение.
Или досаду, что я насмелилась задать такой вопрос.
И скорей всего, плечи мистера Шекспира как раз досаду и выказывали.
Я опять взяла его под ручку.
Мне было обидно, чудно, непонятно, но хотелось до сути докопаться.
Я решилась искать в этом деле светлую сторону.
Я всегда во всем ищу светлую сторону.
— Ты не беспокойся, — говорю. — Я рада за тебя.
— Правда? — спросил мистер Шекспир с эдаким сомнением.
— Правда, — говорю.
— Честное благородное слово? — мистер Шекспир спрашивает.
— Честное благородное слово, — я ему в ответ. — Поэзией не больно-то прокормишься, верно? Любая поэтова жена тебе это скажет. Поэту нужно покровителя. Тебе повезло еще, что ты себе такого человека приискал.
