, и тут мой супруг вдруг глянул на меня и говорит:
— Этот плащ. Мне подарили этот плащ. Я его не покупал.
Я решила пропустить это чтение в мыслях мимо ушей.
И так печально слишком, чего уж рассусоливать.
Как-никак лишний раз подтвердилось, что мистер Шекспир порою знал, о чем я думаю, а я-то никогда понятия не имела о том, что творится в его немыслимой башке.
Тоска такая, что не сказать словами.
Ну, а насчет плаща, который ему подарили: известно, мне стало любопытно, кто подарил. Но не с руки мне было выдавать мистеру Шекспиру свой интерес.
А потому:
— Понятно, — я только и сказала.
Мистер Шекспир улыбнулся.
— Едва ль тебе понятно, — говорит. — Позволь, я тебе объясню. Насчет сравненья с летним днем. Я пошутил.
— О, тогда тем более спасибочки. Премного вас благодарим.
— Нет, нет, — сказал мистер Шекспир. — Ты не сердись. Я над самим собой шутил. Поверь. «Могу ль тебя сравнить я с летним днем»… Я сам себя цитировал. Кое-что из написанного. Сонет. Вдруг всплыла в памяти первая строка, когда мы стояли с тобой на Лондонском мосту. Я написал этот сонет, кой-кого сравнивая с летним днем. И лицо, которому я посвятил сонет, мне подарило этот плащ.
Новая новость. Секунды две я над нею думала.
И плащ этот уже не радовал.
Так и тянуло его скинуть — да лучше я иззябну.
Про свои чувства, ясное дело, я ему ни слова.
Сказала только:
— Очень хороший должен быть сонет.
— Почему? — мистер Шекспир удивился.
— Уж очень плащ хороший.
Мой муж пожал плечами.
— Сонет как сонет, пожалуй, что и недурной, — говорит. — Случалось мне писать и лучше.
Я поглядела на павлинье перо, которое качалось на шляпе у мистера Шекспира.
— И весь гардероб у тебя от сонетов? — спрашиваю его самым милым голосом.
Мистер Шекспир вспыхнул.
Вся кровь ему кинулась в голову, стал красный, как рак.
Мой супруг и всегда легко краснел.
Самомалейшие чувства мигом у него отражались на лице.
Кожа светлая, вот и краснел. Всегда румяный, а делался еще румяней, едва какая чушь его смутит.
От невинности такое происходит или когда совесть нечиста?
Ни то и ни другое, я так скажу.
Я так скажу, что этот господин краснел просто от того, что в нем было слишком много крови.
Согласись пиявки он поставить, как Гамнет Садлер, когда хворал, — известно, цирюльник его бы вылечил.
Но мистер Шекспир до ужаса боялся кровопусканий.
Нет, лучше он будет терпеть эти свои вспышки. Правда, давным-давно, когда мы только повстречались, он еще хотел найти лекарство, хоть облегчить свое положение разными средствами, как красная девица, ей-богу, — холодил лицо и кувшинковой водой, и любистоком, и еще чем-то, не упомнишь.
