…Голос Нана разбудил меня на самой заре, я еще сладко спал.
— Да встанешь ты наконец?! На базар к обеду собираешься?..
Я накинул веревку на рога Фыдуаг и вывел из сарая. Дунетхан выдоила ее лишь наполовину, пусть телочке больше достанется. Телка идет за мной неохотно. Эх, знала куда — сбежала бы, наверно. Удивляется, что так рано выгнали. И Фыдуаг удивляется, почему совсем не в ту сторону идем? Ничего они сегодня не поймут. И вечером не поймут: где их прежние хозяева, где знакомые ворота? Что такое случилось, что ничего-ничего не узнать?..
Нана верно сказала, что найдутся попутчики: не одни мы шли на базар. И не из Джермецыкка — из дальних мест. Совсем рассвело. Как и мы, многие гнали скот на продажу. И я втайне обрадовался: может быть, у нас не купят, и мы вернемся с коровой. Гнали скотину куда крупнее Фыдуаг, и вряд ли, думалось мне, позарятся на нашу коровенку…
На скотном базаре я нарочно выбрал место рядом с большой коровой. Пусть Фыдуаг кажется еще мельче, чем на самом деле.
Отовсюду слышалось мычание коров, блеяние овец, гусиный гогот, хлопание крыльев. Тот, кто приехал на телеге, оказался умнее: он или сена, или кукурузных стеблей захватил с собой, его скотина не голодная стоит.
Фыдуаг не успели покормить, рвет привязь, мычит, тянется у чужой подводе. Хозяин сказал мне:
— Да отвяжи ты ее, пусть немного пожует. Мой теленок все равно уже не ест.
В телеге сена еще с охапку, и Фыдуаг жадно набросилась. Подошло несколько покупателей, постояли, поглядели. Никто коровой не заинтересовался. Наверно, только приценялись. Как скажу две восемьсот, так сразу в сторону. Может, цена слишком высокая? Я ведь к двум с половиной еще от себя набавил триста. Дунетхан вначале удивленно посматривала на меня, но сказать ничего не сказала.
Какой-то коротышка подошел, пощупал вымя Фыдуаг.
— Сколько просите за этого козленка?
Говорят, Сатти смеялся над Батти: какой, дескать, ты маленький! А самого от земли не видать.
— Две с половиной, — ответил я.
Назвал цену Нана, потому что две восемьсот правда многовато. Столько за нашу корову никто не даст.
Коротышка со всех сторон обошел Фыдуаг и остановился передо мной:
— Две тыщи!
— Две с половиной, — твердо повторил я, — и ни рубля меньше.
— Нет?
— Нет!
Долговязый старик давно не спускал глаз с нашей коровы, ждал, когда уйдет верткий коротышка.
— Сколько, ты говоришь? Сколько за корову? — спросил старик.
Я почему-то его испугался. Неужели купит, денег не пожалеет? На вид ему было лет семьдесят. Лицо заросло седой щетиной, наверное, неделю бритву в руки не брал. Шея и лоб красные от загара. Он снял с головы фуражку, вытер ярко-красным платком, величиной с наволочку, пот со лба, с шеи, промокнул морщинистый кадык. Вытер фуражку изнутри и спрятал платок в карман коричневых галифе. Живот у него свисал через ремешок, которым старик был подпоясан, — так что и пряжки не видно.
