— Да, — вздохнул Алмахшит, — права была Дзыцца: и радость и горе — все от Бога. Как бы она радовалась сейчас… Сын заканчивает школу в Джермецыкке!
— Молчи, а то он опять заплачет, — строго сказала Нана.
Нет, я теперь не заплачу, не ждите! Изо всех сил буду держаться, пусть сердце мое отвердеет. Только не знаю, надолго ли, надолго ли…
— Что после школы думаешь делать? — спросил Алмахшит.
Я пожал плечами: не знаю. Хорошо бы учиться и дальше, конечно… Но прежде надо школу закончить. Разве это просто? Для меня — как на высокую гору подняться. А что там, за этой горой?
Не дождавшись ответа, Алмахшит снова спросил:
— Или, может, точку поставишь?
Наверно, он хочет заранее знать, как быть со мной дальше. И знать твердо. Я сказал:
— Вообще-то в город хочу поехать…
— Шаламджери уже говорил с ним, — вмешалась Нана. — Обещал помочь.
Шаламджери — племянник Нана. На похоронах его не было, он позже приехал. Сказал, что поможет мне поступить в институт. Как и чем поможет — понятия не имею. Но после разговора с ним во мне пробудились надежды, затрепетали крылышками, словно солнечный луч их коснулся.
Поступи я в институт, Нана со мной пришлось бы иначе разговаривать. Мы иногда спорим с ней, каждый считает, что он прав. Под конец Нана припирает меня к стене:
«Был бы студент, тогда и говорил бы!..»
Я замолкаю в растерянности. Одолеть Нана непросто. Однажды мы поспорили: кто Шаламджери по специальности? Он долгое время был на общественной работе. Был председателем райисполкома, секретарем райкома партии, инструктором обкома. А Нана знай твердит одно:
«Шаламджери — ынжынер!»
Я обрадовался: вот, думаю, хороший случай одержать верх над Нана, и говорю:
«Никакой он не инженер! У него работа совсем другая».
«Что ты мелешь? Ынжынер он. Самый настоящий ынжынер!» — настаивала Нана, обидевшись, словно вместе с его специальностью я хотел отнять у нее и племянника.
Я считал, что инженер не может работать там, где работал Шаламджери.
А кто оказался прав? Нана. Шаламджери в самом деле окончил военно-инженерную академию. Выходит, и верно: инженер.
Помолчав, дядя Алмахшит сказал:
— Пообещать-то Шаламджери пообещал… А как быть с домом, с хозяйством?
Трудно понять, к кому обращается Алмахшит: к матери, ко мне или к себе самому? В любом случае, конечно, к себе прежде всего. И опять замолчал, задумавшись.
— Ладно, что было, то мы знаем, а что будет — увидим. — Он встал.
— Ну-ка, Дунетхан, есть у нас что-нибудь для гостя? — сказала Нана. — Поищи, где-то была арака. И от сыра, что принесла Хадижат, еще осталось…
