И я ждала. Какое же это было мучительное, жуткое ожидание.
Мне уже было двенадцать лет, и каждый день я вспоминала папу, вспоминала мой город, своих друзей и свою жизнь дома.
Здесь же, в бункере, моя жизнь была хуже, чем только можно было себе представить. Даже хуже, чем я представляла её перед тем, когда попала сюда.
Меня не очень любили в «Адвеге», и я отчаянно пыталась к этому привыкнуть. К счастью, несмотря ни на что — у меня были друзья. Например, Настя Сухонина, которая всегда меня поддерживала.
Я кисло улыбнулась — да уж, по удивительной иронии судьбы моей лучшей подругой была любимая дочка управителя Сергея Сухонина, который всеми фибрами души ненавидел моего отца и меня. Сухонин едва ли пытался это скрывать. Он каждый день не уставал твердить мне, какой мой отец отвратительный человек, какой он ужасный врач и что именно из-за моего отца умерла его жена Аня, мама Насти. Я знала, что это всё ложь и неправда. Андрей Спольников — врач, который лечил меня, был другом моего отца и его учеником. Он рассказал мне, что отец попал в неприятности по дороге в «Адвегу», когда ехал спасать Анну Сухонину. А после…после уже нельзя было ничего сделать для неё и что мой папа сделал всё, что мог. Я знала, что иначе быть не может.
Вот только Сухонин категорически отказывался что-то понимать. К счастью, Настя Сухонина не была глупой и прекрасно понимала, чему стоит верить, а чему нет.
Мы подошли к столовой. Яркий свет вечно жужжащих ламп резанул по глазам, когда я толкнула металлическую, местами ржавую дверь.
Столовая находилась в большом зале, на потолке которого яркими квадратами светились старые лампы, там же в пыльных нишах протянулись старые трубы, рыхлые от ржавчины и перевязанные грязными тряпками.
В зале были расставлены небольшие столы на четыре человека. Их поверхность местами прогнулась и потемнела, к тому же была сплошь исписана различными нецензурными надписями. И хотя управитель безустанно отдавал распоряжения о приведении столов в надлежащий вид, надписи появлялись с завидным постоянством. Возле столов стояли металлические и деревянные стулья, отделанные красной, уже выцветшей кожей. Кое-где к стенам были придвинуты пыльные мягкие диваны, обшитые тканью с потемневшими от времени пятнами на их обшивке были видны мелкие порезы и потемневшие от времени пятна.
Самый чистый и красивый диван находился у массивного стола, покрытого старой клеенчатой скатертью в цветочек, где обедал управитель и его семья.
