– Комбинаторы, – добродушно хмыкнул Перелыгин. – Собственную этику выдумали.
– А как же! – Пугачев, прищурившись, покачал головой. – Всюду должны быть свои правила, без них – бардак. У нас просто: или делай, или все остановится!
– Почти как когда-то: делай или умри.
– Не я это придумал. Знаешь, что неудобно против ветра делать? А если кишка тонка или совесть мучит, бери отбойный молоток в руки – и в забой, план выполнять.
– По-другому нельзя? – с напускной укоризной спросил Перелыгин.
– Придумай, если такой умный, – сплюнул Пугачев.
– Не заводись, – миролюбиво улыбнулся Перелыгин. – Я восхищаюсь твоей решительностью. Ну, правда, – добавил он убедительности голосу, заметив подозрительный взгляд Пугачева. – Объясни только, почему вокруг тащат все, что плохо лежит, а у вас в снабжении – оазис порядочности.
– Тащат у государства, – хихикнул Пугачев. – А мы меняемся, у нас круговая порука, которую вы в газетах поносите. А еще, если помнишь, государство – это мы. Не я, заметь, сказал.
– А я не хочу, чтобы у меня крали.
– Ну и не хоти, – развел руками Пугачев. – Про дефицит ничего не слышал? Если мужик кило гвоздей на стройке спер, он их толкать не побежит – для себя брал. Он бы и рад заплатить, да не может государство с него деньги брать. Я шаровые опоры тебе для «Москвича» доставал, ты за них заплатить мог?
– Спокойно.
– То-то и оно! – Пугачев хлопнул Перелыгина по плечу. – Но мне твои деньги отдать некому, только в карман положить. – Они проходили мимо магазина. – Зайдем, – сказал Пугачев.
В мясном отделе толкался народ. У винного прилавка несколько мужиков обсуждали, чего и сколько взять. Кроме водки и коньяка, на витрине краснело сухое «Медвежья кровь», прозванное «Мишка-донор», белое «Токайское» и замечательный сухой кубинский ром, не пользующийся спросом. Коньяк предлагался двух сортов: молдавский «Белый аист» и азербайджанский, подозрительно зеленоватого оттенка. Пугачев подозвал продавщицу, пошептал ей на ухо, та улыбнулась, ушла и через минуту вынесла коричневый пакет. Пугачев, не заглядывая, поблагодарил и расплатился.
– Чем нынче поят блатных? – спросил Перелыгин на улице.
– Армянским, три звезды, – с деланной важностью ответил Пугачев. – Спасибо Клешнину, приучил торговлю к хорошим манерам. Любил гульнуть со вкусом; жизнелюб, одним словом! Стиль достойной жизни внедрил в нашем захолустье, чтоб не свинел залетный народец, а после вспоминал с тоской, как жил у черта на рогах. – Пугачев посмотрел по сторонам, похлопал рукой по пакету. – Кажется, день наполняется смыслом.
