— Готов, Лёха? — спросил Крест.
— Готов… Быстро отошли все от меня, а то Крест кого-нибудь из вас зацепит. Отвечай потом перед Богом.
— Не зацеплю. Я на кошках натренировался.
— Только вот что, — произнёс Левандовский. — В вашей поганой одежде я помирать не согласен. Брезгую. Погибну дежурным по стране, в родной форме. Она у нас небогатая, но в мильён раз лучше вашей.
— Дежурный??? — воскликнули скинхеды.
— Да… А теперь напущу чуток пафоса, чтобы нагнать на вас страху… Смотрите, заблудшие, как умеют умирать наши рядовые, чтобы вам оставалось только догадываться, какие у нас маршалы.
Левандовский снял кожанку и остался в белой рубашке с красной повязкой на рукаве. Он не испытывал страха. Его чувства обострились до предела, и Алексей подумал, что иногда стоит умирать, чтобы вот так вот, как ему это легко удаётся сейчас, с наслаждением дегустировать тонкое вино лесных запахов, зримых и незримых прелестей русских берёзок, редких звуков, осязательного до тошноты биения сердца с терпким привкусом жизни, продолжающейся несмотря ни на что. У Алексея открылось и шестое чувство. Он ясно понял, что скинхед по прозвищу Сизый хочет заполучить его золотую печатку, но не решается сказать об этом.
— Иди сюда, Сизый, — позвал Левандовский. — Хочу подарить тебе печатку, ты давно о ней мечтал.
— Откуда ты знаешь? — поразился скинхед.
— Не знаю, а чую. Наверно, близость смерти сказывается. — Алексей попытался снять печатку с безымянного пальца, но она не поддавалась. — Проклятый металл! Намертво прикипает, стерва… Слазь с пальца, железяка, а то хуже будет. Даже перед смертью человеку покоя не даёшь, но я тебя проучу… Сизый, тащи топор.
— Не н-н-надо, — застучал зубами скинхед.
— Дурак! — оборвал Левандовский. — Зачем мёртвому палец? Тем более безымянный. Все — пальцы как пальцы, а этот без роду и племени, чужой для всех. Между прочим, на вас смахивает, пацаны. Вроде на одной руке вместе со всеми живёте, а именем вас пока не удостоили. Сволочи, подонки, ублюдки, нечисть — слишком мягкие имена по отношению к вам, поэтому оставайтесь пока безымянными. Ничего. Потомки придумают. Потомки — они такие стервецы, что обозначат вас, как надо.
— Стреляй, Крест! — закричал бригадир. — Я приказываю!
— Успею, Виталя. Обещаю, что прикончу его. Сначала посмотрим, как палец рубить будет.
Фашисты притихли… Левандовский потрогал острие топора, положил палец на берёзовую ветку и без того, что называется «собраться с духом», ударил наискось. Брызнула кровь. Ни звука при обжигающей боли. Только самопроизвольно дёрнулись веки, и помутилось в глазах. В состоянии шока Алексей подул на обрубок, потом поднял палец с земли, подстрогал его, как чопик, снял с него кольцо и бросил золотую безделушку Сизому. С отсутствующим взглядом Левандовский стал подниматься на земляную насыпь. В его глазах закоченела пустота, на бледном лице не было ни одной морщинки, как у спящего ребёнка. На подъёме его повело в сторону, и ошеломленные скинхеды простили Алексею эту единственную слабость. Два человека даже бросились ему на помощь, но их остановили.
