— Твой отец будет счастлив. Твоим свадебным подарком будет лучший рояль столицы.
Кестрел встретилась с ним взглядом.
— Или можешь оставить свой, — торопливо добавил Ронан. — Я знаю, что ты привязана к нему.
— Просто… ты очень добр.
Ронан коротко и нервно рассмеялся.
— Доброта едва ли имеет к этому какое-то отношение.
Музыка замедлилась. Скоро танец окончится.
— Итак? — Ронан остановился, хоть музыка и продолжала играть, а вокруг них кружили пары. — Итак… что ты скажешь?
Кестрел не знала, что и думать. Ронан предлагал все, чего она только могла пожелать. Но тогда почему его слова расстроили ее? Почему ей казалось, будто что-то было навсегда утрачено? Она осторожно сказала:
— Причины, которые ты назвал, не являются причинами для свадьбы.
— Я люблю тебя. Этой причины достаточно?
Возможно. Возможно, ее было бы достаточно. Но, как только музыка замерла в воздухе, Кестрел увидела с краю толпы Арина. Он смотрел на нее со странным отчаянным выражением. Как будто он тоже боялся что-то потерять или уже потерял.
Кестрел посмотрела на него и не могла понять, как раньше не обращала внимания на его красоту. Почему эта красота никогда не поражала, подобно удару, как сейчас.
— Нет, — прошептала Кестрел.
— Что? — разрезал тишину голос Ронана.
— Прости.
Ронан обернулся туда, куда смотрела Кестрел, и выругался.
Кестрел пошла прочь, протискиваясь мимо рабов, которые несли подносы с вином. Ее глаза щипало, свет и люди расплывались перед ее взглядом. Она покинула зал, миновала холл и вышла из дворца в холодную ночь. Ей не нужно было видеть и слышать Арина или ощущать его прикосновение, чтобы знать: он рядом.
*
Кестрел не понимала, почему сиденья в карете были расположены друг напротив друга. Почему они не были предназначены для моментов, подобных этому, когда все, чего ей хотелось, — это спрятаться? Она кратко взглянула на Арина. Она не дала указаний, чтобы зажгли фонари кареты, но луна светила достаточно ярко, окутывая Арина в серебро. Карета тронулась к дому. Арин смотрел в окно на удаляющийся дворец губернатора. Затем он резко отвернул голову от окна и сгорбился на сидении. Его лицо наполнилось чем-то напоминающим изумленное облегчение.
Кестрел ощутила слабую вспышку подсознательного любопытства. Затем она напомнила себе, что именно любопытство привело ее к настоящей ситуации: пятьдесят кейстонов за певца, который отказывался петь, за друга, который не был ей другом, за кого-то, кто был ее собственностью, но никогда не будет принадлежать ей. Кестрел отвела от Арина взгляд. Она поклялась себе, что никогда больше на него не посмотрит.
