Он тихо спросил:
— Почему ты плачешь?
От его слов слезы потекли еще сильнее.
— Кестрел.
Она прерывисто втянула в себя воздух.
— Потому что, когда мой отец вернется, я скажу ему, что он победил. Я вступлю в армию.
Последовало молчание.
— Я не понимаю.
Кестрел пожала плечами. Ее не беспокоило, понимал он или нет.
— Ты пожертвуешь своей музыкой?
Да. Пожертвует.
— Но твоя сделка с генералом должна быть исполнена только весной. — В голосе Арина все еще звучало замешательство. — Ты должна выйти замуж или вступить в армию лишь к весне. Ронан… Ронан умолял бы о тебе самого бога душ. Он сделает тебе предложение.
— Уже сделал.
Арин ничего не ответил.
— Но я не могу, — продолжила Кестрел.
— Кестрел.
— Я не могу.
— Кестрел, пожалуйста, не плачь.
К ее лицу прикоснулась нежная ладонь. Арин провел большим пальцем по влажной коже ее скулы. Это ранило ее, потому что она знала: что бы ни заставило его так сделать, это было не более чем простое сочувствие. Она значила для него ровно столько. Но этого было недостаточно.
— Почему ты не можешь выйти за него замуж? — прошептал он.
Она нарушила данное себе обещание и, подняв на него взгляд, сказала:
— Из-за тебя.
Рука Арина дернулась у ее щеки. Его темноволосая голова склонилась и спряталась в собственной тени. Затем он встал со своего сидения и опустился перед Кестрел на колени. Его руки упали к ее сжатым кулакам, которые она держала на коленях, и открыли их. Он взял ее ладони так, будто набирал в пригоршню воду. Он набрал воздуха, чтобы заговорить.
Она бы остановила его. Она бы заставила себя быть глухой, слепой и сотканной из неосязаемого дыма. Повинуясь страху и желанию, она бы не позволила ему говорить. Повинуясь осознанию того, что страх и желание стали неразличимыми.
Однако он держал ее руки в своих, и она была бессильна.
Он сказал:
— Я хочу того же, чего хочешь ты.
Кестрел отпрянула. Казалось невозможным, чтобы его слова значили именно то, что она поняла из них.
— Для меня захотеть этого было непросто.
Арин поднял лицо, чтобы она увидела его. В его чертах плескалось яркое чувство, которое умоляло, чтобы его назвали по имени.
Надежда.
— Но ты уже отдал свое сердце, — сказала Кестрел.
Его лоб нахмурился, а затем расправился.
— Ах. Нет, все не так, как ты думаешь. — Он коротко рассмеялся. Его смех прозвучал одновременно мягко и как-то дико. — Спроси, зачем я ходил на рынок.
Это было жестоко.
— Мы оба знаем зачем.
Он покачал головой.
— Притворись, что выиграла в «Клык и Жало». Почему я ходил туда? Спроси меня. Я ходил не для того, чтобы встретиться с девушкой, которой не существует.
