Твердынин обалдело уставился на Редькина. Потом он понял, в чём дело, и мысленно расхохотался, забыв на секунду о своих страхах. Проклятая реклама пробралась даже в мемориум, нигде спасения нет от двигателя торговли! Интересно бы посмотреть на создателя такого дебильного продакт-плейсмента! Хотя этот случай рядовой. Особо ушлые рекламщики, бывает, вербуют в промоутеры даже весомых исторических личностей. Антон Иванович видел по телевизору как Пётр Первый рекламировал баварское пиво, а Малюта Скуратов — синтетические мётла.
С Редькина тем временем спало рекламное помутнение, и он, придя в себя, снова заорал:
— С такими, как ты, Твердынин, советская власть не церемонится!! Мы таких гнид пачками из пулемёта расстреливаем!! Да я за советскую власть тебя лично придушу!!
Следователь бросился к инженеру. Антон Иванович зажмурился. Редькин попытался схватить Твердынина за горло, но ему помешала банка кофе, всё ещё зажатая в руке. Следователь обалдело посмотрел на банку, успокоился, вернулся к столу и затолкал кофе в верхний ящик.
Неизвестно, долго ли ещё глумился над бедным инженером Редькин, но в кабинет вдруг вошёл голубоглазый светловолосый мужчина, одетый в серый френч.
— Товарищ Игнатьев! — раболепно прошептал следователь, вытягиваясь в строевой стойке.
— Выйди в коридор, Редькин! — приказал Игнатьев. — Я сам потолкую с арестованным. Ну, живее!
Следователь послушно выбежал из кабинета. Светловолосый выглянул в коридор и затем плотно прикрыл дверь.
— Ты русский, Твердынин? — спросил он без предисловий.
— Русский… — промямлил инженер, устав от быстрой смены событий.
— Поверю, хотя ты не очень-то похож. Ну, что ж, я тоже русский. А русские люди должны помогать друг другу, верно? Чтобы нас не раздавили всякие узкоглазые и чернозадые твари.
Это было почище рекламы «Арабеллы»! Если бы Твердынин услышал это от современного реального следователя, он бы не удивился. Но такие заявления в тридцать седьмом звучали странно. Несклада, что ли?
— Под расстрел ты не пойдёшь, я похлопочу, — продолжил Игнатьев. — Но лет десять оттрубить придётся, не обессудь. Не надо, не благодари.
— Что я должен делать? — прошептал Антон Иванович.
Инженер боялся сказать лишнего. Кто его знает, может, это в НКВД такой метод допроса. Согласишься сотрудничать, а на тебя ещё и национализм повесят.
Игнатьев, казалось, прочёл мысли инженера:
— Не бойся, это не «злой следователь — добрый следователь». Я в самом деле помогаю русским. А то что-то распоясались чёрные твари на Руси-матушке. Дышать невозможно.
