Екатерина II и ее мир | страница 58

. За этим последовало замечание, что он «исповедует учение мартинистов и прочих теозофов»^>{185}. В связи с таким подозрением один из первых вопросов, который следовало задать Радищеву во время допроса, касался его членства в кружке мартинистов^>{186}. Своему личному секретарю она с уверенностью заявила, что Радищев мартинистом был^>{187}.

Раз Радищев был мартинистом, значит, по определению он был схизматиком. И это обвинение также было ему предъявлено. Цепляясь за знакомую терминологию, Екатерина называла сочинителя «нашим вралем» и замечала, что «много таковых вралей мы видели и имели между раскольниками…»^>{188}. Она велела своему секретарю проинформировать Радищева, что не усматривает в его сочинении ничего, «кроме раскола и разврату»^>{189}.

Настаивая на том, что Радищев подпадал под уже существующие категории фанатиков, мартинистов и раскольников, императрица изо всех сил старалась осмыслить его самого и избранную им форму протеста в рамках уже знакомых понятий. Но в конце концов ей пришлось признать, что любые из этих определений были в лучшем случае сомнительными. Ведь религиозный фанатик вряд ли взывал бы к разуму и естественному закону, как это делал автор «Путешествия». Поэтому Екатерина решила подойти к проблеме с другой стороны. Во многих местах книги она усмотрела упомянутый ранее «разврат». На этом основании можно было подвести автора и текст под более убедительные категории. Ведь разврат может указывать на злобное и неблагодарное сердце — суждение, дополнительно подкреплявшееся полным отсутствием в книге самоиронии. Логично было предположить, что автор обладал «унылым» сложением и мир у него предстает «чернажелтого вида»^>{190}. Императрица продолжала: книга наделенного «дурным и неблагодарным сердцем» автора, «к злости» склонного, являла «злостное толкование» вещей»^>{191}.

Что же было причиной злости и неблагодарности сердца, породившего такую злонамеренность? С небольшим усилием императрица придумала такой ответ на этот вопрос, который не нарушил бы сложившейся в ее голове системы координат. Она решила, что каким-то образом обидела сочинителя, возможно, отказав ему в доступе ко двору^>{192}.[61] В конечном итоге она пришла к выводу, что обошла его в продвижении по службе. Разумеется, многие люди добиваются меньшего, чем желали бы; но Радищев, можно было предполагать, был более амбициозен, чем другие: он стремился к высшим постам, но не добился их^>{193}.[62] Выражаясь нынешним, пусть и слишком современным для императрицы языком, сочинение Радищева дало выход его накопившейся фрустрации. Говоря же словами Екатерины II, Радищев «излил желчь». Она рискнула предположить, что «желчь нетерпение разлилось по всюда на все установленное и произвело особое умствование». Как следствие, он полагался на идеи, взятые у «Руссо, аббе Рейнала и тому гипохондрику подобные»