И тут бабуля на глазах распрямляется, а из печеного яблочка враз проглядывает злющая баба-яга. Мгновенно окрепшим голосом с угрожающими нотками она уточняет:
— Ну так что, не возьмешь, значит, усе по пиддисят?
— Сказал же: нет…
— Чтоб твои книжки огнем сожгло! — поняв, что дело не выгорело, грозит мне баба-яга костлявым кулаком. — Чтоб их водой залило! Чтоб тебя лихоманка разбила! И всех твоих сродственников тоже! Чтоб ты чирьями оброс, идиёт треклятый! Чтоб тебе сгнить заживо, гад ползучий!
Секундная пауза — и характер ругательств меняется, а крик усиливается.
— Спикуль! Мошенник! Ворюга! На моем горбу в рай въехать хотит!
— Бабка, мне единственно от тебя надо, чтоб отсюда свалила побыстрее. А в рай — это как раз ты сама на мне «по пиддисят рублёв» въехать собиралась. И вообще: не ори так громко, а то паралик хватит, в момент на Северном кладбище пропишешься.
— Не дождесся, сукин ты сын! — уже вопит баба-яга. — Я еще твоих унуков переживу! — И демонстрирует мне комбинацию из трех пальцев. — Фиг тебе! На! На! На! Получи!
Не удовлетворившись одной дулей, сует под мышку клюку, и вот уже в мою сторону выставлены два кукиша, оканчивающиеся желтыми, давно нестриженными ногтями.
— Выкуси! Выкуси! Эвон я чичас до милиции-то дойду, они те живо в бараний рог скрутят! Ишь, чего удумал! Мине на Северный! А тибе — у тюрьму!
…Божий одуванчик еще долго бесновался около клеенок. Потом в бессилии ткнул клюкой в воспоминания маршала Жукова и поковылял своей дорогой…
А после обеда в тот день букинистику своим вниманием почтила другая бабушка — возраста начинающей пенсионерки и весьма плотненькая. Конкретно ее заинтересовал «отдел детской литературы». Переглядев с десяток книг, женщина выбрала солидный том сказок Андерсена. Разогнулась, держа его в руке.
— Сколько просите?
— Тридцать рублей.
— А это еще почему так дорого? У вас книжки старые, они должны быть дешевые, — делается упор на слово «должны».
— Однако ведь не сто рублей я заломил. И потом: состояние тома отличное, обложка твердая: даже не картон, а ледерин, плюс иллюстрации имеются. Черно-белые, правда, зато немалым числом… Ну, хотите, берите за двадцать пять.
— Все равно дорого.
— Хм. Сколько же, по-вашему, за это издание было бы в самый раз?
— Ну… — задумывается Плотненькая, и на лице ее отражается сложная гамма чувств. — Ну… Десять рублей… А лучше бы за пять.
— Ага, конечно. У нас проезд в автобусе уже дороже стоит. Это, выходит, если с советскими ценами сравнить, дешевле пятака? Нет, не спорю: была лет сорок-пятьдесят назад такая серия «Мои первые книжки». Брошюрки в мягкой обложке, листов на десять-двенадцать. Все именно по пять копеек и стоили. А издание, вроде того, что вы в руках держите, тянуло тогда от полтинника и выше.
