Наша кассирша-нонконформист.
Наш вечный бунтарь.
Наша несчастная дуреха не отрываясь смотрит на свою левую руку. Потом поле ее зрения резко сужается, тело становится холодным и невесомым, и она падает на бетонный пол.
* * *
Когда девчонки нашли ее, то чуть не высадили дверь кабинки. Но Моррис вовремя пришла в себя.
В комнате отдыха супервайзер Карен сказала:
– Ничего страшного, дорогая. У нас, у девушек, такое бывает.
Моррис отправили домой, но она поехала в больницу.
Из-за гемофилии кровотечение никак не останавливалось.
Врачи сделали УЗИ и дали ей какие-то таблетки. Они постоянно спрашивали, откуда в стенке влагалища взялась круглая рана полдюйма глубиной. Лежа на больничной койке, наша кассирша-нонконформист, наша несчастная дуреха упорно притворялась, что ничего не знает, как будто у нее открылся какой-то бесовский стигмат. Даже когда рана воспалилась. Даже когда понадобилось несколько операций. Даже когда врачи объявили, что она вряд ли сможет иметь детей.
Чтобы ее порадовать, Колин заплатил пятьсот фунтов за билеты на конференцию по вопросам окружающей среды в Сиэтле. Пятьсот фунтов – не такая уж большая цена, когда у твоей падчерицы, быть может, никогда не будет детей.
Маргарита призналась, что все придумала. Никакой игры не существует. Она просто пошутила. Хотела разыграть младшую сестру. И теперь всей душой раскаивается.
Перед дверью в кабинет растерянный и убитый горем мужчина спрашивает:
– Кэролайн, как ты?
Наш юный Маркс с прической в стиле эмо, наш Ганди местного пошиба, красящий губы черной помадой, наша Моррис давно умерла, но мне суждено носить ее шрамы до конца своих дней. Учеба в университете, работа в Оксфордском комитете помощи голодающим, брак с любимым мужчиной… Моррис осталась в прошлом, но не ее тело.
Поход в больницу. Консультация по планированию семьи.
Врач подробно объясняет про менструальный цикл и овуляцию, и вдруг я выпаливаю: все бесполезно. Этому телу никогда не родить. Несчастный случай много-много лет назад – большего сказать не могу.
Сидя на холодной пластмассовой скамейке, растерянный, убитый горем мужчина, мой муж, спрашивает снова:
– Как ты, Кэролайн?
Он по-прежнему держит меня за левую руку, а мне по-прежнему мерещится, что она залита клубничным соком. Я вспоминаю специальную акцию «три по цене двух». Вся эта история продолжает прокручиваться у меня в голове. Снова и снова. Я вижу себя молодой. Такое чувство, будто это я и одновременно не я. Мне страшно, что, рассказав правду, я снова окажусь на полке, снова окажусь на рынке одиночества.
