и все еще не знает, откуда полоцкий даян извлек разрешение для агуны, не представившей свидетелей.
Реб Довид опоздал, потому что вынужден был бежать за фельдшером для больного ребенка. Он чувствует, что следует объясниться во избежание упреков в неуважении к старшим раввинам. Но он не хочет, чтобы его жалели. Они могут подумать, что разговоры о больном ребенке — предупредительный ход с его стороны, попытка вызвать снисхождение к себе.
— Садитесь, реб Довид, — говорит реб Лейви без малейшего признака досады на то, что полоцкий даян заставил духовный суд ждать себя.
Полоцкий даян, не вынимая рук из карманов пальто, словно он забежал сюда лишь на минутку, садится у противоположного реб Лейви края стола.
— Почему вы не снимаете пальто, реб Довид? — обращается к нему реб Лейви, и голос его звучит благожелательно и печально. — Вы что, не хотите даже побеседовать с коллегами из ваада?
Полоцкий даян достает из кармана бумажку и вертит ее в руках. Это рецепт, выписанный фельдшером для ребенка. Он хочет показать рецепт раввинам, рассказать, почему опоздал, почему не снимает пальто. Не желая еще больше опоздать, он не заказал лекарства, но ему надо немедленно бежать в аптеку. Однако, ни слова не говоря, он раздевается, садится на прежнее место и кладет обе ладони на стол, будто хочет показать, что руки его чисты.
Заседание раввинского суда
Реб Лейви оперся высоким морщинистым лбом на руку, молчит в тоскливой тишине, не знает, с чего начать разговор. Претензий накопилось в нем — бочка пороху; но нет запала этот порох поджечь. Реб Лейви кряхтит и начинает тихим голосом, выдающим его слабость: Обитающий на небесах знает правду, он, реб Лейви, сделал все, чтобы дело агуны не получило огласки. Но об этом деле узнали из-за инцидента в городской синагоге, и, как известно, весь город всполошился. У ваада не осталось иного выхода, как вызвать полоцкого даяна, чтобы спросить, на чем он основывал данное им агуне разрешение выйти замуж. Если оно основано на Законе, раввины рады будут разъяснить всем, что агуна имела право на замужество, и в народе наступит мир.
Реб Лейви, просветлев лицом, глядит на реб Довида Зелвера, словно будучи уверенным в том, что тот сейчас все объяснит, и обрадованные раввины разойдутся. Остальные законоучители, сидящие вокруг стола, тоже выжидающе смотрят на полоцкого даяна; длинный бледный нос Иоселе, сына реб Ошер-Аншла, еще сильнее вытянулся и побледнел от ожидания невероятных чудес.
