Моэл Лапидус призывает молельни к бунту
Давным-давно худощавый молодой человек Касриэль Зелингер приехал в Вильну к моэлу[73] Лапидусу с просьбой обучить его священному ремеслу. Он хотел стать моэлом в своем местечке. Лапидус обучил его, и молодой человек уехал. Потом Лапидус узнал, что Касриэль Зелингер переселился в Вильну, открыл резницкое дело и ходит делать обрезание. Оба моэла как-то столкнулись нос к носу, и Лапидусу не понравилось, что его ученик, когда-то тощий паренек, обзавелся огромным животом. Еще меньше ему понравилось, что в городе стали хвалить Зелингера и говорить, что у него, мол, золотые руки. Лапидус раздул ноздри, втянул в себя воздух, как делают звери, почуяв опасность, но особенно не беспокоился: он за обрезание денег не брал[74], в бедных роженицах недостатка нет, так что дел хватит и на него, и на этого Зелингера.
Но с тех пор как полоцкий даян объявил в Зареченской синагоге, что тот, кто приглашает моэла Лапидуса делать обрезание, губит своих детей, Касриэль Зелингер был вознесен на вершину славы, а Лапидус низвергнут. Он помчался к реб Лейви Гурвицу: как виленский ваад допустил, чтобы полоцкий даян по собственному усмотрению отстранил от совершения обрезаний его, моэла Лапидуса из семьи Рокеах? Моэл знал, что реб Лейви Гурвиц ненавидит полоцкого даяна, как некоторые ненавидят пауков. Но, к его удивлению, реб Лейви сказал, что ваад не должен вмешиваться в это дело, чтобы не говорили, будто честь моэла Лапидуса дороже для законоучителей, чем жизнь еврейских детей. Слепому было ясно: на самом деле раввин из двора Шлоймы Киссина доволен тем, что полоцкий даян запретил Лапидусу делать обрезание. И Лапидус не стал больше сдерживаться. Он заявил, что в праведном мире возвышенный будет унижен, а униженный — возвысится. Тот, кто здесь сидит на самом верху, там займет весьма скромное место. Он объявил раввину, что истинных праведников здесь маловато. Кому сказать — смеяться будут, что он, Лапидус из семьи Рокеах, менее достоин доверия, чем полоцкий даян. Разве он, Лапидус, не знаток Талмуда, не щедрый благотворитель, разве он хоть однажды брал мзду за свое священное ремесло? А полоцкий даян, этот сын сапожника, разрешил приносить деньги в субботу не из жалости к еврейским детям, голодающим в России, а потому, что сам в душе — большевик.
И тогда реб Лейви вспылил и раскричался. Он кричал, что от таких знатоков Талмуда и богобоязненных людей, как Лапидус, у раввинов больше неприятностей, чем от неучей и неверующих. Да, ваад имеет большие претензии к полоцкому даяну, но утверждать, что он, упаси Боже, в душе большевик, — неслыханный грех. И вся эта история с моэлом очень подозрительна: как это он совсем не встревожился, когда ему сообщили, что младенец, которому он сделал обрезание, в опасности? Это доказывает, что такое случилось у него не впервые.
