Я чувствую в воздухе запах дыма и острый, солоноватый привкус крови. При виде нас с Титом германцы отрываются от еды. Пялятся во все глаза. Показывают пальцами. Варвары. Ублюдки. Ненавижу!
Ненавижу их взгляды. Ухмылки. Ненавижу то, как они кладут руки на рукояти ножей…
Ничего, мы еще встретимся.
У палатки военачальника медленно раскачивается на шесте алый значок вексиллы.
Осматриваюсь. Охраны нет. Только несколько гемов расположились неподалеку, у костра, и играют в кости. Я слышу дробный стук и азартные возгласы. Этому развлечению их тоже научили мы, римляне. До нашего прихода в Германию варвары развлекались в основном тем, что пили до полусмерти и грабили соседей.
Я иду ко входу. Сердце гулко стучит. Шаг, еще шаг… Внезапно навстречу выходит из палатки огромная темная фигура.
В первый момент я вздрагиваю. Проклятье!
Чудовищно длинные и толстые руки, облитые красноватым светом костра. Темная туника без рукавов.
Короткая стрижка на римский манер.
Разноцветные глаза. Сейчас, в темноте, этого не разобрать, но я знаю, что глаза у германца разного цвета. Один зеленый, как сумрачный германский лес, другой ярко-голубой, словно небо под беспощадным ливийским солнцем.
Перед нами Стир — великан, разорвавший гладиатора голыми руками…
Безумец.
— Куда? — говорит гигант сонным голосом. Очень тихо. Словно он спит, а мы с центурионом ему снимся.
Или он идиот. Такое тоже возможно.
Я говорю:
— Я хочу видеть вашего командира. Префект Арминий здесь?
Германцы у костра замолкают. Переглядываются.
— Зачем? — германец смотрит куда-то между мной и Титом. Один глаз заметно косит. Мы с Титом обмениваемся взглядами. Центурион словно невзначай смещается влево, я — вправо. Вдвоем у нас есть шанс — даже против Стира-отрывающего-руки, Стира-убийцы.
Человека с фигуркой Быка.
Но если мы даже мы выиграем схватку, то проиграем войну.
Думай, Гай. Думай!
— Уходить, — говорит Стир медленно, на искаженной латыни. — Римлянин совсем уходить. Шнехле.
— Кто уходить? — переспрашиваю я.
— Ду уходить.
Тит Волтумий распрямляется.
— Смирно, — говорит он голосом, от которого мне самому хочется выпрямиться. — Равняйсь! Как стоишь, солдат?! Легат приказывает пропустить его.
Только Стиру — все равно. Германец склоняет голову набок и ворчит, как собака.
Высокий гем у костра встает.
Подходит к нам.
Начинает говорить. Я не понимаю слов, но Тит заметно напрягается.
— Что ты сказал? — центурион поворачивает голову. — Повтори.
Стир вздыхает — шумно, медленно, с присвистом. Слушает.
