Рука неожиданно теплая. Даже странно. Это почти приятно.
Рубаха, вспоминает Мирца.
Это явно подшито женской рукой. Мирца неожиданно чувствует ненависть к той, что так ровно наложила стежки. Странно. Кто она такая, чтобы ревновать голубоглазого к каким-то там женщинам?! Он ей даже не нравится.
Совсем нет.
— Кто это шил?
Он равнодушно пожимает плечами.
— Моя жена.
— А это? — Мирца берет с табурета его штаны.
— Жена.
Она смотрит на него в ярости.
— Лжец! Здесь другая рука.
Тиуториг усмехается, а глаза остаются холодными. Но хотя бы нет этих щелчков — как бывает, когда у него плохой день. И это ее радует. Иногда с ним действительно жутко находиться рядом. Один раз он ее чуть не убил.
Это странное счастье, когда однорукий приходит сюда, в "Счастливую рыбу". Но все-таки это счастье.
— Значит, и жена другая, — говорит он. Мирца взрывается.
— Сколько у тебя жен?
Беловолосый смеется. Голубые глаза горят ярко — до безумия. Мирца не хочет смотреть, но все равно смотрит.
— Так сколько? — она прижимается к его плечу, толкает, чтобы он, наконец, перестал хохотать. Но его это еще больше смешит.
— Много, — говорит Тиуториг. — Тебе так важно знать?
— Нет.
— Хочешь быть одной из них?
Мирца замирает. Встает.
— Нет, — говорит она. — Ни за что!
Варвар с белыми волосами и голубыми глазами выдыхает, запрокидывает голову. У него щетина, он давно не брился.
— Я вернусь, — говорит он. — Закончу одно дело и вернусь. И неважно, сколько у меня жен. Я заберу тебя с собой. Мы поедем…
— Куда?
— На теплое море, — он ухмыляется каким-то своим воспоминаниям. Мирца чувствует ревность. Среди тех воспоминаний ее нет. — Туда, где жарко. В Грецию, например. Или в Африку. В Иудею. Почему нет? Тем более что мне все равно туда надо.
— Сейчас?
Усмешка.
— Лет через десять. Но можем поехать раньше, если хочешь.
— Ты выкупишь меня у хозяина? — спрашивает она с надеждой.
— Выкупить? Зачем? — он поднимает брови. Открывает голубые жестокие глаза. Мирца вздрагивает. Щелк. И снова два человека внутри него совмещаются, и говорит один:
— Я просто тебя заберу. Так будет…
— Романтичней?
Щелк. Глаза застывшие и не выражают ничего.
— Забавней, — говорит он наконец. Голос тоже изменился. Теперь он хриплый и низкий. — Намного забавней.
* * *
В жилище философа царит полумрак. Пахнет пряностями и медом, шалфеем и какой-то едкой мазью. Я прохожу пустую комнату, откидываю занавесь. Замираю на пороге.
Я знаю этого человека.
Точно! Африканец в остроконечной шляпе, тот, что выступал во дворце Вара.
