— Я все понял, — сказал он. — Он устал. Мы распарим его в бане, напоим и уложим. А ночью все приготовим.
— Что приготовим?
— Кое‑что… Кое‑что… — Дедушка снял очки и принялся с мечтательной улыбкой протирать их тряпочкой.
Дуня, в свою очередь, узнала этот блуждающий взгляд — дедушка находился во власти новой идеи.
Она действительно прочитала всю возможную научную литературу об эмоциональной сфере человека, всю философскую, а заодно и художественную, благо ни о чем другом писатели не писали. В теории все получалось просто. Если отбросить романтику, любовь возникала у мужчин по пяти причинам: сострадание (нисходящая любовь, как у Толстого), самолюбование (наблюдение себя в другом, как у Маркеса), эгоизм (прагматическая любовь, описанная греками), ревность (как у Мопассана) и, наконец, банальное вожделение. Таков был анализ. Синтезом Дуня, поразмыслив, решила считать метод, объединяющий все эти подходы: вначале разжалобить объект, потом восхищаться им, потом стать ему полезной, а потом заставить ревновать. Миссию вызова плотского желания она, мельком глянув в зеркало, решила доверить своей спортивной фигуре, голубым глазам и мини‑юбке, купленной на распродаже под психологическим давлением продавщицы.
Так долго копившиеся знания ликовали — наконец‑то теория увенчается практикой! Наконец‑то она докажет всем — и деду, и всем этим портретам, висевшим в аудиториях, и своему научному руководителю, и — главное! — самой себе, что не зря. Не зря она выбрала эту абстрактную науку, не зря зубрила определения. Совершив объезд по запутанным тропинкам философии, она с триумфом выйдет на большую дорогу прикладной науки. Разбираться в машинах? Бери выше! Разобраться в человечьей душе, уметь ее настраивать и чинить — вот это дело!
Уже на этапе бани Дуня поняла, что последний пункт синтетического метода будет самым простым: Антон поглядывал на нее прищурившись и склонив голову — верный признак вожделения. Через час он шатающейся походкой вошел в дом и затих в своей комнате.
Убедившись, что гость спит, она вышла во двор к деду. В сырой темноте метался костер. Ветерок холодил влажный после бани загривок. Дуня поежилась и запахнула кофту. Дед опять съел свои дурацкие грибы и теперь, как могло показаться стороннему наблюдателю, сам пребывал в растительном состоянии. Но она не была сторонним наблюдателем и знала, что дед находится сейчас в самой что ни на есть деятельной и творческой фазе.
— Дед! — позвала она шепотом. — Ты жив?
