- Идите пить чай, - сказал он.
Он посмотрел вначале на меня, потом на Дженнифер Винкелман. Ребенка нигде не было видно.
Несколько минут мы посидели все втроем, поставив локти на стол, и разговаривали, как старые знакомые, по существу, не стесняясь.
- Я решила добираться в Англию на теплоходе, - сообщила мне Дженнифер Винкелман.
А я спросила:
- Откуда он отплывает?
- Из Хук-ван-Холланда, - ответила она, дуя на свой чай.
Потом она спросила у мужчины:
- Во сколько мы должны завтра утром выезжать?
Он немного задумался, высчитывая время:
- Часов в десять, - сказал он.
Несколько минут спустя мы отодвинулись от стола вместе со стульями. Они продолжали заниматься упаковкой вещей, а я, попрощавшись, направилась в сторону двери. Вот как все обернулось в этот день, и каждый раз, когда я об этом вспоминаю, я снова чувствую удивительную заурядность, будничность происходившего тогда. Не колеблясь, я выпила с ними чашку чая и, так же не колеблясь, пошла к выходу.
И в этот момент я увидела клоуна на самокате. Маленькая заводная игрушка стояла на табуретке рядом с высоким шкафом, ничего удивительного, что я ее раньше не заметила. Секунды не прошло, как я уже устроилась рядом с игрушкой на полу. Металлический клоун в голубой длиннополой рубашке возвышался на табуретке на своем красном самокате, протягивая руки к рулю и подняв одну ногу. Из белых манжет высовывались белые кисти, из белых брючин - белые сапожки, невозмутимую серьезность этому белому лицу придавал голубой глаз и нос картошкой, на который наезжал остроконечный колпак. У меня перехватило дыхание. Я забыла, где нахожусь. В предчувствии того, что сейчас произойдет нечто из ряда вон выходящее, я кусала губы. Я знала этого господина! Я знала, что он, стоящий неподвижно на своем видавшем виды красном самокате, в любой момент может взяться за руль и, направляя переднее колесо то вправо, то влево, будет петлять и выделывать немыслимые восьмерки, а потом как угорелый, помчится вперед, а потом вдруг неожиданно - назад... Я вытянула шею. Сбоку на одном из сапог были видны крошечные буковки... Я их с трудом разобрала: "Лемезбрюгвар Будапешт..." И в ту же минуту - я не могу это выразить иначе словно всполох пламени мелькнул в моих глазах, и мне явственно предстала гостиная зимним днем. Стулья, шифоньер, накрытый к завтраку стол - все предметы как наяву и давно забытые запахи вещей, молока, хлеба, одеколона, пены для бритья на фоне двух больших окон, за которыми падает ослепительно-белый снег, это был мой день рождения. Красные, голубые, желтые, фиолетовые праздничные гирлянды парили над моей головой, слюдяные окошки очага полыхали оранжевым пламенем, и вот кто-то ставит на край моей тарелки таинственный предмет - синего серьезного человечка на подставочке с колесами и с заводной пружиной... "Подожди, сейчас увидишь, что он умеет..." Ой, господи помилуй, жизнь моя, детство мое!
