– Мэй, – Обратился к ней молодой человек.
Знакомьтесь – мой сын, Томазо Вентури!
Мальчик был очарователен, похож на Океаноса внешне, но темнее глазами.
– Только не называйте меня «Том», – Весело сказал ей он. Я – Томазо, «Фома», «Близнец»!
Томазо посмотрел на Океаноса с любовью.
– Однажды папа сказал мне, что я его близнец, что я не могу умереть, мне нельзя…
Он взял костыли, с усилием встал.
Мэй заметила, что Океанос изменился в лице, смотря на сына. Он хотел помочь ему, протянул руку, но встретил суровый, предупредительный, недетский взгляд. Его рука упала.
– Близнецы, – Сказал ей Томазо. – Это два человека с одной жизнью, но не с одной смертью.
Когда они возвращались обратно, Мэй думала о Томазо. Этот взгляд, каким он посмотрел на отца, когда тот хотел помочь ему. Томазо не хотел сделать из отца жертву своей инвалидности.
Мэй вспомнила «Близнецы это два человека с одной жизнью, но не с одной смертью»… Ее почти шокировали эти слова, как и Океанос, она еще не поняла это – люби меня, но не умирай из-за меня!
Антуан де Сент-Экзюпери писал: «Я знавал – быть может, знавали и вы – немного странные семьи, где за столом сохраняют место умершего. Здесь отвергают непоправимое. Но мне кажется, этот вызов судьбе не утешает. Надо признать, что мертвые – мертвы. И тогда мы вновь, хоть и по-иному, ощущаем их присутствие. А в таких семьях им мешают возвратиться. Из умерших делают вечных изгнанников, гостей, которые навсегда опоздали к трапезе. Траур здесь променяли на ожидание, лишенное смысла. Мне казалось, такие дома поражены неисцелимым недугом, который душит сильнее, чем горе».
Rhye – «The Fall» в машине Океаноса…
О чем этот клип? О том, что мы стали серьезны как Рак. Мы постарели – нам кажется, что мы стали старше, но мы постарели: мы разучились просто жить и получать удовольствие от жизни!
Мэй посмотрела на Океаноса. Он вновь надел свои эффектные очки. Она почувствовала, что он расстроился.
Как странно, – Подумала Мэй. – Так любить друг друга, и так расстраивать и расстраиваться!
Они подъехали к дому.
Океанос посмотрел на сына в зеркало заднего вида.
– Сам?
– Сам, папа.
Голос Томазо прозвучал виновато и примирительно.
Мальчик открыл дверцу машины, взял костыли и выбрался из машины – не вышел, а выбрался.
Мэй стало больно за него. Ей хотелось помочь ему, но она поняла, что это ранит его.
– Вы расстроились из-за моего сына, Мэй? – Тихо спросил ее Океанос. – Вам неприятно что он инвалид?
Мэй удивилась, посмотрела на него.
