И с Донцовой все понятно, и с Эстерхази, кажется, тоже понятно. Но давайте попробуем как-то соединить эти два «понятно» на одном предметном столе. Замечательный венгерский писатель Петер Надаш пишет «Наш бедный Саша Андерсон», а у нас и о Саше Андерсоне не знают, и о том, что он был активным правозащитником в ГДР и одновременно агентом КГБ, не знают, и как к этому, вообще говоря, относиться, тоже не знают. Я не хочу сказать, что литературная критика должна заниматься по преимуществу такого рода предметами. Любопытен сам механизм отношения к тому, для чего в культуре, обществе, литературе как будто не хватает слов или как будто они не нужны. Как говорили раньше в высоких кабинетах: «Ну, вы же понимаете?.» Интересно то, что не выговаривается, но подразумевается.
Наталья Иванова:
Реплика по поводу сказанного Борисом Дубиным о том, что находится за текстом или проговаривается в тексте из того, что автор не хотел сказать, как о предмете анализа литературной критики, которая занимается массовой литературой. Под «занимается» я подразумеваю не сравнение, условно говоря, Марининой с Маканиным, что совершенно бессмысленно, а анализ того, что кажется массовой литературой.
Когда французы пригласили меня на конференцию, посвященную Марининой, я, можно сказать, вынужденно прочитала ее последний роман, где она пытается быть не только детективным писателем. Роман называется «Тот, кто знает», такая семейная сага в двух томах. При внимательном прочтении обнаружилась очень интересная сюжетная линия, за которой, как deus ex machina, стоит большой чин в Комитете государственной безопасности. События в книге разворачиваются в течение пятидесяти лет, все исключительно политкорректно, от преследований космополитов до сегодняшнего дня, с торжеством в финале среднего и малого бизнеса. Но, оказывается, за спиной героини всегда стоял этот самый чин из КГБ, который ее завербовал, когда она была еще студенткой ВГИКа, а потом провел через все жизненные перипетии, в том числе через перестройку, помог организовать свой бизнес. В конце она с ним встречается, и следует апофеоз взаимной благодарности.
Это как раз то, что сказалось. Причем сказалось, может быть, не только то, что писатель хотел утаить, как в случае с Донцовой. Может быть, это отвечает каким-то потребностям общества, которое покупает эти книги? Может быть, эта сюжетная линия появилась не случайно, а потому, что общество хочет быть уверенным в том, что в нашем постперестроечном пространстве действуют некие силы, которые это нестабильное пространство приводят в состояние стабильности и помогают «здоровым» силам наконец обрести себя. Для меня это было совершенно неожиданно и очень любопытно. Таким образом, я полагаю, литературная критика может подходить к литературным текстам с совершенно разным инструментарием, прежде всего культурологическим.
