Я не решусь объяснять причины антилиберальной традиции в России. Может быть, тому причиной правовой нигилизм, очень нам свойственный. Либерализм ведь произрастает на почве уважения к закону. Там, где на вопрос, как судить – по закону или по совести, отвечают (как правило) «По совести!», сложновато обеспечить полноценное существование либерализма. При том что не следует забывать: отвечают подобным образом не дураки, подлецы и трусы, а, напротив, житейски опытные, порядочные люди. В противном случае, разве пошутил бы Александр Иванович Герцен таким вот образом: «Жизнь в России была бы и вовсе невыносима, если бы все законы в ней соблюдались».
Я понимаю, меня можно переспросить, поправить, сбить: а разве консерватизм, полноценный, сообразный консерватизм не произрастает на почве уважения к закону, к праву и тому подобных вещей? Я сразу соглашусь… и продолжу.
Во-вторых, слово «консерватор» в России никогда и не соответствовало своему содержанию. У здешних консерваторов всегда хотелось спросить, как спросил в давней своей статье Денис Драгунский: «А что вы, собственно, хотите консервировать? Хранить и лелеять?» Мне кажется, что в обществе, где возможны такие словосочетания, как «гнилой либерал» и «отмороженный консерватор», с той и другой традицией дело обстоит странно, вывернуто.
В-третьих, к всегдашней сильной антилиберальной традиции в российском обществе прибавилось общее мировое наступление на либеральные ценности – это очевидно. Почему такое происходит? Не знаю… Могу (рискну) предположить, что это связано с поражением (извините) революции. Впрочем, и поражение-то какое-то удивительное. Где же я читал… в какой-то газете давным-давно, в 1989 году, да, в те поры: там описывали парижский спектакль в ознаменование двухсотлетия Великой французской революции. Режиссер и артисты попросту инсценировали процесс над Марией-Антуанеттой. Зрители смотрели, слушали, а в конце спектакля голосовали: казнить королеву или нет. Какие-то шарики бросали в урну, черные, белые. Словом, накидали больше белых шаров, чем черных. Обозреватель, отнюдь не сочувствующий якобинцам в частности, революционерам вообще, с восторгом писал, что вот, мол, как отозвались парижские зрители на юбилей резни и безобразия, именуемых революцией. В полемическом зашоре он даже не заметил, что само по себе это голосование – уже неоспоримая, навек закрепленная победа революции. Ни у кого из зрителей даже мысли не шевельнулось, что это само по себе кощунственно – решать, виновна королева или нет. Судить помазанницу Божию. Все, привет, значит, революция победила.
