Среди всех своих современников, включая критиков, знатоков и даже художников, Оноре де Бальзак яснее всех понимал подлинные достоинства и отчетливей всех чувствовал величие Эжена Делакруа и безраздельно им восхищался.
Из всех знаменитых знакомых Эжена именно к Оноре де Бальзаку он относился с наибольшим скептицизмом; он считал его невоспитанным человеком, болтуном и нахалом, а его творческий метод, как мы уже заметили выше, казался Эжену бесплодным нанизыванием бесполезных подробностей на неправдоподобный большей частью сюжет.
Тем не менее на наивное и непосредственное движение души Оноре де Бальзака он ответил в высшей степени учтивым письмом:
«Позвольте мне в виде благодарности поделиться с Вами мыслями, пришедшими ко мне по поводу Вашего «Ламбера». Является ли Ламбер порождением Вашего мозга, или же он существовал в действительности — в обоих случаях Вы являетесь его создателем... Я знавал Ламберов и характеры, подобные ему. Я сам был нечто вроде Ламбера, без его глубины, конечно, но что касается очаровательных часов, которые ребенок проводит среди своих поэтических мечтаний, что касается этой отчужденности, в которую он погружается посреди своего класса, уткнувши нос в книгу и делая вид, что слушает объяснения, в то время как воображение его путешествует и строит воздушные замки, — я знавал все это, как Вы, как Ваш Ламбер, как, осмелюсь сказать, все дети».
Луи Ламбер — Эжен Делакруа запечатлевал свою волю, расписывая потолки и стены палаты. Созданное им самим он преподносил миру как равноправное с миром.
Френология, месмеризм, физиология брака, физиология нравов, физиология парижского общества — Оноре де Бальзак, как неофит, как новообращенный, суеверно, наивно и восторженно повторял и повторял каждое слово, которое только оканчивалось «логией»; он воображал и исследовал, систематизировал, предлагал гипотезы самые дерзкие, опровергал и доказывал, лукавя, подставляя примеры, собственно говоря, «Человеческая комедия» — это один грандиозный трактат.
Эжен Делакруа, художник с головы до ног, дитя воображения и бурных страстей, такой же систематизатор, такой же исследователь; найденный Констеблем интуитивно принцип разделения и оптического смешения цвета — не на палитре, а на холсте и применявшейся еще Веронезе и Рубенсом — на ощупь — принцип дополнительных и контрастных цветов он облек в наукообразную форму. На стене его мастерской висел «круг Шеврейля» — особый, хотя и очень простой прибор, цветная таблица, с помощью которой он корректировал свое воображение,
