— Хоть убейте, не пойму. Что за долг?
— Я должен, понимаете, должен рассказать им о них самих. Они ведь встретились на моём пути. И я благодарен им за это. Потому и должен. Вот такими я вас видел, скажу я им. Вот так я вас видел, скажу я им. Так… И никак иначе, А вас, простите, я не видел никогда.
— Не понимаю…
— Слушайте, идите вы к чёрту! Мешаете работать.
И захлопнул дверь.
Чёрно-белый экран стал ненадолго цветным. Нечёткие линии и цветовые пятна, выражающие идею кашля, перемещаясь и накладываясь, заполнили экран. Эти смещения сопровождает надсадный кашель Андрея.
Голос отца(протяжно, как бы издалека). Что, опять кашляешь?
Голос Андрея(так же). А-а, пустяки.
Голос отца(так же). Завтра же отведу тебя к врачу.
Голос Андрея(так же). Да не стоит, это скоро пройдёт, я чувствую.
Голос отца(так же). Не морочь ты мне голову. Пойдём и всё. Пусть тебя Николай посмотрит.
Пустой рентгеновский экран. Щёлк!
Уже знакомое изображение лёгких.
— Локти прижми к поясу, заведи назад. Так. Дыши. Глубже. Дыши. Глубоко.
Висит какая-то тревожная, щемящая струна.
В кабинете — Николай в белом халате и отец Андрея. Николай старается не смотреть на него, всё никак не раскурит папиросу.
Наконец они всё-таки посмотрели друг другу в глаза.
— Не могу я тебе врать… — выговорил с трудом Николай. — Ты сам врач…
Отец смотрел с больным вопросом в глазах.
— Кажется, да, — резко ответил Николай на этот вопрос (струна оборвалась) и снова отвернулся, завозившись с сигаретой.
А за окном, пронзая стекло насквозь солнечным светом, бесновалась весна.
«Мама! Я мороженого хочу!»
Пустые столики летнего кафе.
За одним из них — Андрей, Слава и Сергей. Пьют сухое.
Поворот ночного шоссе из окна троллейбуса. Застывшие фотографии: Лицо Светы. Классики на асфальте. Слава и Света, когда они слушают Баха. Андрей и Света в постели. Андрей у стены, выложенной Андрей у стены, выложенной стеклянными кирпичиками. Отец и Николай во время их разговора. Пустая клетка макака-резуса. Фотография женщины с кладбища. Пустые скамейки возле эстрады где Андрей и Света мирились под дождём.
опять по троллейбусам маешься
в неполные двадцать пять
под белой маечкой маешься
подрагиваешь опять
ворочаешься бесёнок
постанываешь спросонок
и свято шумят у лба
как паруса из пелёнок
два ангельские крыла
ах ангел в бельишке белом
мне боязно страх и всё
когда как слепая белка
мотаешься в колесо
отстать от притихшей стаи
за дымы и за дома
пускай улетают сами
а ты улетай сама
слезой как птицей ясной
