Он облокотился о письменный стол Ангустиас, последний отблеск дня освещал его сзади. Я стояла лицом к балкону.
— Твои серые глаза блестят, как у кошки, — сказал он.
Глотнув воздуха, я стряхнула с себя странное оцепенение, охватившее меня.
— Ну, так что ты мне ответишь?
— Нет, Роман, спасибо. Сегодня я хочу позаниматься.
Роман чиркнул спичкой, зажигая сигарету, на миг я увидела выступившее из темноты лицо, освещенное красноватым светом, и его особую улыбку. Загорелись золотистые табачные волокна, через мгновенье в серо-лиловом сумеречном свете пламенела только красная точка.
— Неправда! Не хочешь ты заниматься, Андрея… Иди! — сказал он, оказавшись уже подле меня и сжимая мне руку. — Пойдем!
Я выпрямилась и стала мягко разнимать его пальцы.
— Сегодня нет. Спасибо.
Он тотчас же отпустил меня, но мы все еще стояли так же близко, не шевелясь.
На улице зажглись фонари, и желтоватый отблеск упал на пустое кресло Ангустиас, пробежал по плиткам пола.
— Делай как знаешь, Андрея, — наконец сказал он. — Для меня это не вопрос жизни и смерти.
Голос у Романа стал низким, в нем зазвучала какая-то новая нотка.
«Он в отчаянии», — подумала я, не зная толком, почему в его голосе мне послышалось отчаяние. Роман ушел стремительно, хлопнув, как обычно, входной дверью. Я вдруг разволновалась. Мне стало как-то очень не по себе и тотчас же захотелось побежать за ним, но выйдя в переднюю, я снова остановилась. Вот уже несколько дней, как я избегала сердечности Романа, мне казалось невозможным снова считать себя его другом после отвратительной истории с платком. И все же он больше интересовал меня, чем все остальные обитатели дома, вместе взятые. «Он ничтожный, неблагородный человек», — подумала я вслух в потемках.
Тем не менее я решилась открыть дверь и подняться по лестнице. Впервые я почувствовала, еще не понимая этого, что интерес и уважение, которые внушает нам какая-нибудь личность, — чувства, не всегда идущие рука об руку. Поднимаясь, я думала о том, как в первую ночь, когда я спала в комнате у Ангустиас и Роман уже ушел, раздался стук захлопнутой им двери, его шаги на лестнице, а потом я услышала, как вышла из дома Глория.
Комната Ангустиас улавливала все шумы с лестницы. Она была словно большое ухо этой квартиры. Шепот, хлопанье дверей, голоса — все отдавалось здесь. Я напряженно слушала и даже закрыла глаза, чтобы лучше расслышать. Мне казалось, что я вижу белое остренькое личико Глории, вижу, как она кружит ночью по лестничной площадке и никак не может решиться. Вот она сделала несколько шагов и остановилась, снова пошла и остановилась. У меня от волнения заколотилось сердце, я была уверена, что она не справится с острым желанием подняться по тем ступенькам, что отделяли нашу квартиру от комнаты Романа. Кто знает, может, ей не справиться с искушением подсматривать за ним? Однако Глория внезапно бросилась бежать вниз по лестнице. Все происходившее было так поразительно, что я приписала это моему сонному воображению.
