Значительно проще было со стрижкой. В армии рядовые должны были быть пострижены под машинку, а сержантам разрешалась короткая стрижка. Вообще-то эту процедуру должен был обеспечивать старшина, но нашему расчету повезло – эту работу неплохо выполнял Малинин, и мы все всегда были аккуратно подстрижены и не получали замечаний от командиров.
За первую фронтовую зиму в бане мы ни разу не мылись. И только весной, когда дивизион расположился возле железнодорожной станции, старшина организовал нам настоящую баню в специально оборудованном вагоне. И это было прекрасно.
Запасной пары белья у солдат не было. Его выдавали не чаще одного раза в месяц, а стирать было не в чем, негде и некогда. Так что всегда оставалась вероятность того, что оно после стирки не успеет высохнуть. А тут надо ехать. Холодно, железный кузов «Студебекера». Нет, уж лучше так.
Летом расчеты устраивали себе помывку собственными силами. Строили нечто вроде шалаша, на костре нагревали ведро воды и мылись до опупения. Но приятнее всего было искупаться в реке, в озере или в каком-либо другом водоеме. Но такое удавалось редко.
Говоря о личной гигиене, вспоминаются серьезные трудности, доставляемые нам насекомыми, в первую очередь вшами. Нельзя сказать, что в годы войны вся армия была завшивлена. Но время от времени вши появлялись и доставляли массу неприятностей. Что это за насекомые, солдаты нашей батареи почувствовали уже вскоре после прибытия на фронт. Сначала бороться с ними мы не умели, и приходилось терпеть.
Так и жили. В свободные часы снимали рубашки и внутренние швы прикладывали к раскаленному боку железной печки, с удовольствием слушая легкое потрескивание гнид. Но это помогало лишь на короткое время. А потом измученное тело снова начинало чесаться.
Ночью, тесно прижавшись друг к другу, солдаты тряслись на «Студебекере», двигавшемся по заснеженной ухабистой дороге. Кроме орудийного расчета, в машине, как часто бывало, находилось несколько связистов. Дремали. Неожиданно командир отделения связи сержант Коваленок резко дернулся и остервенело зачесался. Никто не видел, как его автомат соскользнул с коленей, самовзвелся и начал строчить, крутясь на полу кузова. Мгновенно ноги всех солдат взлетели вверх и замерли до тех пор, пока не разрядился весь диск (71 патрон). Остановить ППШ никто не рискнул – было темно, и подставлять свои руки под дурацкие пули никто не хотел. Когда очередь кончилась, еще несколько секунд все сидели не шевелясь. Потом кто-то чиркнул спичкой, осторожно взял автомат и молча передал его испуганному Коваленку.
