Он поставил поднос на стол.
– Вот, выпьете чаю и взбодритесь, как говаривала моя бабушка. Сейчас подадут яичницу.
Мистер Керем, несколько успокоившись, покачал головой:
– Я горюю о брате.
– Это вполне естественно. Я тоже горевал о своем брате, когда он пропал, – ответил Майкрофт Холмс и посмотрел на меня: – Вы не поможете Тьерсу, Гатри? Боюсь, ему без вас не справиться.
– Конечно, – согласился я, вставая и собираясь оставить их вдвоем.
Ставя портфель на пол, я заметил, что Холмс подал мне знак отсутствовать по крайней мере минут пять. Я незаметно кивнул в ответ и сказал:
– Поступаю в полное распоряжение Тьерса.
Я надеялся, что не переборщил.
– Молодец, – похвалил меня Холмс и переключил внимание на мистера Керема.
Направляясь по коридору в кухню, находившуюся в задней части дома, я спрашивал себя, когда мне возвращаться.
Тьерс стоял у окна и прилаживал вместо разбитого стекла кусок фанеры. Он оглянулся и удостоил меня быстрым кивком.
– Курьера подстрелили. Прямо на ступенях лестницы, – объяснил он. – Первый выстрел угодил мимо цели. – Он указал на разбитое окно.
– А курьер… – Я осекся, боясь закончить фразу.
– В чулане. За вешалкой с костюмами мистера Саттона, – сказал Тьерс так, будто это было в порядке вещей и не заслуживало внимания.
– Ему сильно досталось? – потрясенно спросил я.
– Потерял много крови, но рана чистая. Если не будет лихорадки, через месяц встанет на ноги. Мы его уложили в постель и как следует укрыли. Сейчас схожу в Адмиралтейство, сообщу о несчастном случае, а потом попрошу доктора Уотсона, чтобы взглянул на парня. – На лице Тьерса появилась легкая загадочная улыбка. – Мы ведь не хотим, чтобы эта история просочилось наружу, не так ли?
– Господи, конечно нет! – воскликнул я.
– Вот именно, – многозначительно произнес Тьерс.
Он взял совок, лежавший перед плитой, который я заметил только теперь. Совок был полон осколков.
– Мигом вернусь, – сказал он и вышел, чтобы выбросить содержимое совка.
Оставшись один, я стал расхаживать по кухне. От запахов хлеба и жареного мяса у меня проснулся зверский аппетит. Мне вспомнилось, что Холмс упомянул о завтраке, и у меня даже слюнки потекли. Я ощущал жар, исходивший от плиты, надеялся, что скоро наконец удастся поесть, и в то же время поражался собственной черствости. Поистине, у меня совсем не было сердца, коли я мог думать о еде, когда в соседней комнате лежал раненый адмиралтейский курьер. Неужто, работая на Холмса, я стал безразличен к человеческим страданиям? Мне не хотелось в это верить.
