Намек был ясен, и девушки с досадой обернулись.
На дамбе стояли дон Терцо и Отелло.
Если эти двое появлялись в долине не в охотничий сезон и не для пасхальных благословлений, это значило, что они идут причащать какого-нибудь умирающего.
— Кому это плохо, могильщик? — спросила Элена.
Отелло не принадлежал к причту. Он был своего рода личным оруженосцем дона Терцо, который брал его с собой всякий раз, как отправлялся в долину, чтобы было с кем перекинуться словом.
— Это я — то могильщик? — спросил он с негодованием.
— Брось, — вполголоса посоветовал дон Терцо. — Ты их разве не знаешь? Это те самые, которые на пасху подсунули нам насиженные яйца. Лучше не связывайся: нарваться на них — все равно, что встретить всадников из Апокалипсиса… Не гляди на них и проходи поскорее!
— Вам хорошо говорить, но они назвали меня могильщиком… Разве вы не слышали? Вот награда за то, что я хожу сюда с вами…
Он сделал паузу, потом спросил с любопытством:
— Как вы их называете? Всадниками?..
— Апокалипсиса…
— А что это за всадники?
— Война, голод, чума и смерть.
— Тьфу пропасть! Вам не кажется, что это многовато?
Дон Терцо шел впереди нормальной походкой, а за ним, пошатываясь, — Отелло.
— А на вид они ничего… — заметил он, оглянувшись еще раз на девушек
— Знаем мы их…
Несколько минут они шли молча, как вдруг Отелло воскликнул:
— Мне бы хотелось быть священником, чтобы исповедовать девушек.
— И мне, — неожиданно ответил дон Терцо.
Отелло наморщил лоб: ответ его озадачил.
Девушки следили за ними взглядом.
— Кто же это умирает? — спросила Ирма.
— Кто его знает!
Но небо было слишком ясное и жаворонки пели слишком звонко и весело, чтобы мысль о смерти могла закрасться под какую-нибудь из четырех соломенных шляп.
Серпы еще два-три раза опустились и поднялись; потом вдруг Сперанца затянула песнь, и ее тут же подхватили остальные.
Женщины, косившие впереди, обернулись с улыбкою. «Бригадир» посмотрел на полоску луга, которую оставляли за собою девушки, и со вздохом почесал голову.
Вдалеке по проселкам тянулись чередой красные фуры сельскохозяйственного кооператива. Парни, правившие ими, не замедлили присоединить свои голоса к голосам девушек.
И вот вся долина зазвенела, наполнясь песней до самого неба.
— Что твой праздник, а, девушки? — крикнул с дамбы Лоренцо.
— Это и есть праздник, — бросила ему в ответ Сперанца, сразу разогнувшись и пристально глядя на него.
Она ненавидела Лоренцо. В ней жила уверенность, что этот человек — враг ее близких и всех рабочих людей долины.
